Допрос

Допрашивающий медлил. Руки за спину, он постоял у ночного окна; задернул штору; сел; нехотя заглянул в дело; постучал карандашом по ладони; посвистел, уставившись в потолок; открыл один ящик, другой, порылся в третьем; переставил чернильницу; отодвинул бумаги; зажег, дернув за шнурок, зеленую настольную лампу; покачался на стуле; зыркнул под стол, потом под него залез и долго оттуда не появлялся. Сыркин затосковал. Посидев минуту-другую, он посмотрел на часы. Часы показывали без двадцати два. «Товахищ Допхашивающий, мы непхостительно техяем вхемя». Сыркин заглянул под стол, но там никого не было. Он осмотрелся, чуть-чуть подумал и подошел к несгораемому шкафу. Элегантно, костяшками пальцев, постучал в металлический бок. «Вхемя, товахищ, вхемя, мы же не в пхятки с вами игхаем». — «Сдали нервы, готов, голубчик», — подумал Допрашивающий из шкафа, приоткрыл скрипучую дверь и ровно наполовину высунул свою морду. «Так где вы прячете Пиздодуева?» — с наскока спросил он. «В пизде на гвозде», — прозвучал ответ. У Следователя взметнулись брови. «Где?» — переспросил он. «Я ничего не говохил», — и Сыркин поднял растопыренные веером пальцы, давая этим понять, что он чист. «Пригрезилось, — подумал Допрашивающий. — Сказывается усталость».

Первый этап допроса, «игнорирующий» подследственного, ровно ничего не дал, и Следователь перешел ко второму — «изматывающему». Вопросы посыпались на Мирона лавиной, хотя отвечал он на них раньше, чем Допрашивающий успевал до конца их задать. «Фамилия?» — «Сыхкин», «Имя-отчество?» — «Михон Михонович», «Страна проживания?» — «Хоссия», «Имя матери?» — «Бехта.», «Хобби?» — «Литехатура», «Любимый цвет?» — «Хозовый», «Служили?» — «В ахмии», «Женаты?» — «Хазведен», «Красное, черное, белое?» — «Мохе», «Шут?» — «Цахь», «Длинношеий?» — «Жихаф», «Отражать?» — «Удах», «Застать?» — «Вхасплох», «Средство передвижения?» — «Вехтолет», «Африка?» — «Матехик», «Чио-Чио-Сан?» — «Опеха», «На каком языке говорим?» — «Хусский», «Игра?» — «Азахт», «Ответ?» — «Допхос», «Чай, кипяток?» — «Завахка», «Роза — мороза?» — «Хифма», «Оружие, фрукт?» — «Гханата», «Где Пиздодуев?» — «Не знаю».

Последний ответ сбил Допрашивающего с панталыку: у него отвалилась нижняя челюсть, и он вставил ее назад коротким резким ударом по подбородку. Что-то противно вякнуло. «Так, так, так, так что мы будем делать, когда наступят зимы-холода…» И он в ритм мелодии забарабанил пальцами по столу. «Товахищ, нельзя ли чуть-чуть побыстхее, — взмолился Сыркин. — Хазгадывать ваши кхоссвохды я пхиду в дхугой хаз, тепехь же меня самого ждут хебусы». Допрашивающий надолго углубился в бумаги.

«Вы вот тут на вопрос „Застать?“ ответили „Врасплох“, в то время как мы со всей очевидностью имели в виду „Дома гостей“. Или на другой, столь же невинный вопрос „Отражать?“ вы дали ответ „Удар“, а надлежало ответить „Свет“. В одном вашем ответе слово „Вопрос“ вы заменили словом „Допрос“. Как видим, у вас на все готовы тенденциозные и, будем до конца откровенны, милитаристские ответы». — «Занесите в пхотокол, я пхотестую, — сказал Сыркин. — В ответ на такие абстхактно поставленные вопхосы я впхаве импховизиховать». — «В ответ же на вопрос „Оружие, фрукт?“ вы не постеснялись ответить „Граната“, хотя и зайцу в поле понятно, что правильным ответом будет, конечно, „Лук“», — невозмутимо продолжал Допрашивающий. «Пхостите, — поинтересовался Сыркин, — а с вашей точки зхения, „лук“ — это фхукт?» — «А что, по-вашему, „лук“ — это овощ?» — и Допрашивающий сузил до щелочки левый глаз. — Вместо того чтобы к «Шуту» подобрать напрашивающееся «Гороховый», вы употребили вышедшее из употребления «Царь». На вопрос «Длинношеий» всякий русский непременно ответил бы «Гусь», вы же на место «Гуся» ставите экзотическое «Жираф», который в России, кстати, не водится. Все это, вместе взятое, не кажется ли вам самому странным? Не говоря о том, что вертолетам мы предпочитаем метро, — это и есть самый распространенный ответ, которого мы от вас ожидали. На вопрос же «Служили?» вы не моргнув глазом отвечаете «В армии». «В какой, простите, армии — японской, финской?» — «Амехиканской», — сказал Сыркин. «Издевается, ну, ничего, он у меня допрыгается», — подумал Следователь и перешел к третьему этапу допроса — «дружескому».

«Минеральную воду, кефир-с?» — мягко спросил Допрашивающий. «Мне бы, пхостите, чехного натухального кофе и сахаха». — «Не держим-с, вредит здоровью. Я вот вам сейчас дам одну книжицу почитать. Куда она запропастилась… — Допрашивающий удлинил шею и засунул голову в выдвижной ящик стола, пошебуршал. — Простите-с, как-нибудь в другой раз, запамятовал, в чтении-с, — он удручился. — Ну, ничего-с. Как в песне поется? „В тиши твоих библиотек, твоих концертов строгие мотивы…“ Так что это вы мне о Пиздодуеве-с рассказывали? Очень, очень забавно-с». Тимоти наклонился к Следователю — тот резко отпрянул, так как с молодых ногтей, когда еще был в поле ягодкой, не мог стерпеть ничего человеческого — и шепотом произнес: «Схисовал-с ноги». По телу Допрашивающего пошли судороги, Сыркин даже струхнул, не рубанется ли тот. Но нет, это была нормальная реакция растерянного организма: благодаря конвульсивным сокращениям перепонок поднимался растительный фосфор, ударял в голову, и Следователь начинал хоть как-то соображать.

«Что вы говорите! — якобы удивленно воскликнул он. — И, позвольте узнать, в каком-с направлении?» — «В каком напхавлении, пхостите, котохый?» — на голубом глазу спросил Тимоти. «Позвольте, в каком смысле „который“? Я вас об одном спрашиваю, о Пиздодуеве-с». Тимоти загрустил. «У Степана вхожденная шизофхения, — сказал он. — Поэтому Пиздодуевых мы хазличаем два, похою тхи, и тот Пиздодуев, котохый — мне непхиятно это вам говохить — тхусоват, бегает от дхугого, настхоенного к нему агхессивно, а вхеменами оба дхапают от самого стхашного, тхетьего». — «Вот как, вот как, вот как, такой пассаж, такой разбег, такой удар…» — успел сказать Допрашивающий, и ему стало дурно. У него закружилась вокруг оси голова — так, что остов уже и не знал, где у него зад, а где перед. То, что осталось от Допрашивающего, вцепилось когтями в зеленое сукно стола, дабы конструкция не рухнула в общем и целом. «Знаете, товахищ, — сказал Сыркин, — ввиду отсутствия у меня вхемени и вашего не вполне удовлетвохительного состояния, давайте пехейдем к четвехтому этапу допхоса, котохый вы, вехоятно, пхозвали устхашающим или что-нибудь в этом ходе».

Несогласованные части Допрашивающего законтачили, и он, уже в прежнем своем виде, обрадованно воскликнул: «Вы бы так сразу, а то тянете, понимаете, кота за хвост! И пусть говорят, да пусть говорят — припоминаете? — но нет, никто не гибнет зря — ну? как же? — так лучше, чем от водки и от простуд. Нет? Золотые слова! Лично я водки не пью и вируса стерегусь как огня. Колюсь витаминами круглый год, даже накануне поры желтого листа и в преддверии сезона почек. Вообще же — рад, искренне взаимно рад! Подпишите здесь, что вы добровольно ни в чем не сознались — здесь, здесь… и здесь, что на все готовы, что за этим последует… Когда же, как говорится, и след от гвоздя исчез под кистью старого маляра…» Тимоти подписал в девяти местах.