Шрифт:
Интервал:
Закладка:
После ночного сражения Пера, как и столица, оказалась полностью изолированной.
Тем временем Мехмед приступил к наведению понтонного моста через залив к северо-западной части стен Константинополя как раз напротив Влахернского дворца. На постройку пошли огромные винные бочки, конфискованные по монастырям на берегах Босфора. Бочки крепились парами и спускались на воду, а сверху укладывали настил, по которому в пять рядов могла пройти пехота и пушки.
Установленные на понтоне, турецкие пушки начали бомбардировать город с удвоенной силой. Новый угол обстрела позволял поражать в Константинополе все новые и новые районы. Безопасных мест в городе почти не осталось.
Корабли императора еще контролировали вход в залив, не позволяя соединиться частям турецкого флота. Но после поражения в ту злосчастную ночь стало ясно, что Золотой Рог не принадлежит более одному Константинополю».
40.
Чем дальше я продвигался с моим архитектором, тем больше моя жизнь зависела от его судьбы.
Вот уже много лет я не встречал Новый год в Москве. Лиссабон, Прага, Баку – где я только не побывал за последние годы.
В ту зиму я осваивал военный период карьеры моего архитектора. Это были времена походов Сулеймана на Восточную Европу. К тому времени Синана уже посвятили в янычары и он служил в инженерных войсках. Наводил мосты, минировал стены, проектировал и сооружал осадные машины.
В 1526 году случилось самое блистательное сражение за всю историю Османской армии. В битве при деревне Мохач, на раскидистых дунайских полях, турки наголову разгромили мадьяров и вошли в Будапешт. Оккупация продолжалась сто с лишним лет и я решил увидеть город своими глазами.
Тем паче, что Синан наверняка вел в Будапеште строительные работы.
Новый год я всегда встречал с девушкой. К моим географическим метаниям она давно привыкла. Узнав про город, она отправилась покупать путеводитель и разговорник.
Это было самое элегичное путешествие из тех, что мы провели вместе. Она чувствовала, что скоро мы расстанемся, и это делало ее уступчивей, мягче.
Будапешт стоял сырым и притихшим, как осенний сад. Мы пили на лавочках глинтвейн, который продавался прямо на улице. Мы сидели на ступенях у позеленевших монументов и кормили кренделями собак, а потом переходили через на цепной мост, под которым как широкое фабричное полотно шла и шла вода Дуная.
Дунай имел землистый зимний цвет, но по стремительному ходу видно было, что это живая и сильная река. В потоке мелькали вырванные с корнем деревья и я думал о том, что еще утром эти деревья шумели где-нибудь на северо-западной окраине государства.
«Венгерский гуляш делают из дунайских утопленников» – она двигала тарелку и заказывала рюмку «Уникума» в кафе на набережной.
Как-то раз, набрав жратвы на рынке, мы забрались на остров Маргит. Зажатый в клещах Дуная, зимой он пустовал – изредка спортсмены пробегали по лужам. На стрелке чернела советская стела к очередной годовщине объединения города – два медных лепестка с каббалистическими барельефами. Продрогнув на сыром ветру, мы забрались меж лепестков, где было темно и тепло. Обнявшись, мы стояли между Будой и Пештом, и целовались.
А рыжие дунайские воды все обтекали и обтекали нас по бокам.
«Мы с тобой сейчас в центре мира» – сказала она, оглаживая медные выпуклости Буды. «Он тут, пуп земли. Я это чувствую. Слышишь, как давит?»
В главном городском соборе мы нашли михраб. Захватывая город, османы первым делом обустраивали место для молитвы. Определяли направление на Мекку и высекали михраб, или нишу, в самом крупном соборе.
Работами, как правило, занимался военный инженер.
Ниша имела форму желудя и помещалась в стене справа от алтаря. На штукатурке до сих пор виднелась арабская надпись.
Обнаружилось к тому же крошечное османское кладбище во впадине меж двух холмов, Геллерта и Королевского. На зеленой лужайке торчали белые могильные столбики с каменными тюрбанами – классическое оформление. Правда, после вышло, что эти могилы семнадцатого века, когда турок выкуривали из города.
Но главным объектом были городские бани у моста Елизаветы.
После Нового года хотелось выпарить алкоголь, но баня оказалась мужской. В облезлом предбаннике пыхтели над шнурками усатые дядьки в кепках.
Я прошелся по вспученному линолеуму. На стенах в деревянных рамочках висели инструкции и тарифы. «Интерьер советской поликлиники» – я толкнул стеклянную дверцу.
Черный купол с окошками лежал на восьмиграннике. Бассейн окружала стрельчатая аркада, на воде бляшки света. И мужики с короткими кривыми ногами сидели на каменных лавках шестнадцатого века.
Она стояла у парапета через дорогу – и листала путеводитель.
– Ну, как там? – спросила она и, не дожидаясь ответа, огласила: «Черная жемчужина османской архитектуры, эта баня была построена в 1566 году по заказу Соколли-Мустафы». Ты его знаешь? Смешное имя.
– Это Мустафа Соколлу-заде, – речной ветер приятно холодил лицо. – Племянник знаменитого визиря Соколлу Мехмеда паши. Помнишь, я тебе о нем рассказывал?
Она не помнила.
– По его наводке Сулейман назначил Мустафу наместником Буды. Это случилось в 66-м, незадолго до смерти султана. Соколлу были выходцами из Восточной Европы и племянник знал, что тут к чему. А дядя, тот самый визирь, был дружен с архитектором. Синан построил для него усыпальницу в Эйюбе и две небольших мечети в Стамбуле. Судя по исполнению, это визирь был чем-то очень симпатичен Синану. Мечети вышли строгими, но уютными, спокойными. Частными, что ли. Так вот, одну из этих мечетей закончили примерно в это же время. И в плане она имела точно такой же восьмигранник.
Силуэты стен рыхлые, разобрать восьмигранник невозможно.
– Поскольку при дворе все делалось по знакомству, – мы снова уставились на воду, – не исключено, что заказ на бани пришел именно к Синану. Конечно, сам он тут не работал и, скорее всего, никогда этих бань не видел. Но чертежи мог предоставить.
– Эйюб, Сулейман, – она обреченно сунула путеводитель в рюкзачок.
– Но ведь это моя книга… – развел руками.
Отвернулась и стала разглядывать берег напротив.
Весь день она отмалчивалась, ссылаясь на вчерашний перебор со спиртным, и мы рано вернулись в гостиницу. Из душа вышла через час, уже в пижаме. Молча залезла под одеяло и уткнулась в путеводитель. Я открыл недопитый «Токай» и разлил по бокалам, но она отказалась.
По телевизору показывали Джеймса Бонда.
– Я наверное завтра никуда не поеду, – не поднимая глаз от книги, вдруг сказала она. – Плохо себя чувствую, да и настроения нет.
Я пожал плечами и уставился на экран.
Джеймс Бонд висел на подножке, пытаясь влезть на уходящий поезд.