— Вот и спи.

Ну и пусть бурчит. Пусть приказывает. Это ведь ничего не значит. Это просто… Он такой.

Ее любимый мужчина. Который не заботится сейчас, не жарко ли ей частично под ним. Не мешают ли лежащие поверх конечности. Не хочется ли устроиться удобней. Нет. Ему удобно. Это главное.

И он снова дышит. Ровно, глубоко. Щекоча волоски за девичьим ухом. Напрочь игнорируя тот факт, что Аня продолжает улыбаться, тянется к его руке — которая на бедре, ведет по ней от кисти до костяшек, «прыгает» по ним, спускается по указательному пальцу, поднимается по среднему, дальше к безымянному, пока все резко не меняется — рука приходит в движение, перехватывает уже ее кисть, заводит за голову синхронно с тем, как то же самое происходит с Корнеевой помощью и с другой.

— Ты что творишь? Ты точно спать пришла?

И когда руки зафиксированы над головой, Аня становится совсем беззащитной, а Корней еще больше на ней. Приближается своим лицом к ее, спрашивает, прищурившись…

— Д-да. С-спать. Просто… Т-ты рядом, и я…

Аня начала честно, но с заминками. Корней сжал руки сильнее — практически до боли. Сильнее глаза сузил… Видно было, что злится. Видно было, что сдерживается.

А еще чувствовалось — и раньше, а сейчас особенно, что злится не беспричинно. Через тонкий хлопок возбуждение ощущалось куда лучше, чем когда-то через плотную ткань брюк.

— Я хочу либо секса, либо спать, Аня. Если ты пришла не за первым — то лучше не рискуй.

Он вроде бы предупредил ее, а потом сам же сделал то, от чего отговаривал. Потянулся к губам, раскрыл, поцеловал, моментом разжигая… Заставляя тут же выгнуться, податься навстречу.

— Дурочка маленькая… — первым оторвался, ругнулся, уткнулся в ключицу, рук не выпустил… Только хват чуть ослабил и позволил большому пальцу не сжимать до боли, а поглаживать…

— Прости… — Аня извинилась, толком даже не зная, за что, но чувствуя свою вину. Потому что… Действительно ведь не за сексом. Но к нему в кровать.

И это понятно обоим. Потому что Корнея хмыкает, снова вырастает, смотрит в лицо.

— Я отпускаю руки, а ты их не распускаешь. Поняла?

Спрашивает, действительно разжимая пальцы. Следил, как Аня кивает, смотрит честно. Будто сама же верит, что сдержит слово.

И снова…

Мужская рука опускается на бедро, подбородок ложится на подушку, дразня кожу на Анином плече прикосновением, а теплое дыхание путается в волосах…

Сама Аня аккуратно — миллиметр за миллиметром — опускает руки… Мешкает мгновение прежде, чем положить их на тянувшуюся поперек ее тела мужскую руку. Но все же решается. И выдыхает, когда Корней не реагирует на это никак. Вероятно, это не считается «распусканием». Видимо, это допустимо.

И снова он лежит с закрытыми глазами, а Аня смотрит в потолок. Слышит, как дышит он, и надеется, что сама дышит тише. Осознает… Улыбается, прикусывает уголок губ, еле заметно даже для себя передвигает пальцы чуть в сторону по его предплечью, чувствует, как он рефлекторно реагирует легким сжатием кожи на бедре. Снова улыбается… Затаивается… Двигает еще раз… Знает, что делает глупость… Но делает.

И чувствует, как желудок переворачивается, когда руки снова летят вверх, а Корней снова же нависает.

— Не поняла, да? — спрашивает будто бы спокойно. Когда видит, что с улыбкой Аня справиться не смогла, щурится… Смотрит несколько секунд в глаза, а потом отпускает руки, становится на колени, берет свою подушку, заставляет Аню приподнять бедра, подкладывает.

Хватается за резинку шорт, тянет вниз, но Аня все же успевает — хватается за нее же, сдерживает, смотрит уже не игриво — испуганно.

— Кончишь — уснешь быстро. И мне спать дашь. Руки убери.

Слышит отрывистое, чувствует, как к щекам моментально приливает жар… И хочется бросить шорты, тянуться к ним…

— Я не… Я действительно п-просто с-спать… — начала что-то лепетать, держать за резинку, как за последнюю надежду… Да только бессмысленно. Потому что Корней отцепил пальцы, стянул вместе с бельем, отбросил, развел в стороны колени, потянулся уже к майке.

— Вверх подними.

Хотела бы и тут воспротивиться, но тон был таким требовательным, что не смогла. Подняла, прогнулась в спине, чтобы легче было снять…

Почувствовала дрожь, когда Корней отбросил майку куда-то за пределы кровати, уперся основаниями ладоней возле ее лица, чуть склонился, глядя хищно.

— Мы обсуждали с тобой, Аня. Ты должна думать, а потом делать. Не думаешь ты — буду думать я. Так ясно?

Звучало более чем угрожающе, Ане стоило бы испугаться, взмолиться, сделать что-то… Чтобы засчиталось за шаг назад, но она просто кивнула. Потянулась руками к его шее, когда наклонился еще ниже, когда прижался к губам, когда протолкнул в ее рот язык, параллельно пуская в ход руку — по боку, сжав бедро, пройдясь по нему от внешней к внутренней стороне… Оторвался, с усмешкой посмотрел в глаза, когда она сама же раскрылась больше, заводясь за считанные секунды. Вот только он не спешил. Насладился разочарованным вздохом, когда она не почувствовала прикосновения там, где хотела… Взял ее руку в свою, приложил к своей груди…

Увидел, что сглотнула… Смотрела в глаза с легким испугом, пока вел вниз… Готова была выдернуть, но держалась… Послушно скользнула по ткани штанов, с силой же сжала, провела так, как он показал сначала сам, а потом еще раз — когда отпустил. И снова приблизился к губам, поцеловал, дразня, почувствовал, что сжала сильней — непроизвольно, интуитивно… Сделала приятней. Так, что Корнею захотелось толкнуться в руку. И не в руку тоже. Безумно захотелось. Особенно, когда Аня снова подалась навстречу, прогибая спину…

— Сдохну раньше времени с тобой.

Совершенно не понимая, что значат эти его слова, потянулась к губам, разочаровалась дважды — когда он не ответил на поцелуй, и когда снял ее руку. А потом задрожала — почувствовав укус на подбородке, скольжение языком по шее, поцелуи на груди… Закрыла глаза, откинулась, охнула, позволяя… Мять и гладить. Прикусывать и зализывать.

А потом еще ниже по животу, по белой линии… Поздно поняла, дернулась…

Свела бы колени, не знай ее Корней достаточно хорошо, чтобы предварительно придержать.

Приподнялась на локтях, замахала головой, глядя испуганно…

— Нет, Корней. Нет. Я… Я не хочу… Мне стыдно. Я так не…

На него — хищного. Возбужденного. Злого. Безапелляционного.

— Тебя кто-то спрашивал? — не считающего нужным сейчас нежничать и убеждать. — Утром сходишь — заявление напишешь. А я задолбался.

Корней произнес, после чего, глядя в глаза — ее, полные стыда и отчаянья, склонялся, будто специально мучая, оттягивая момент, но она сдалась первой. Упала на подушку, закрыла лицо руками, шепнула в них: «божечки»… Будто прощаясь с жизнью, почувствовав первые касания губ — задрожала, а потом…