Вот, например, мамин Леша. Видно, что любит маму, и она, кажется, любит тоже. Так почему же они не вместе? Даже католики и те разрешили разводы. Что ли спросить? Нельзя, потому что жестоко. А как иначе узнаешь? Однажды Леша пришел раньше мамы, и Лена поила его чаем и развлекала светской беседой. А внутри все кричало: «Зачем ты устроил себе такую сумбурную, суматошную жизнь? Зачем врешь, изворачиваешься, мотаешься из конца в конец Москвы? Ведь не мальчик уже, не юноша, седина в волосах. И до каких пор…» Но конечно, она ничего не сказала и ни о чем таком не спросила…

— Леночка, пора обедать, — вошла в ее комнату мама.

— Не хочется, — прошептала Лена.

— Хотя бы чаю, — уговаривала мать. — Леша принес лимоны. Когда высокая температура, нужно побольше пить. А смотри, какой торт! И дольки — апельсиновые, лимонные.

— Ну давай. Чай и дольки.

— А торт?

— Даже думать противно: сразу тошнит. Мама принесла чай, на блюдце — апельсиновые и лимонные дольки и тихо вышла.

Лена, с внезапно проснувшейся жаждой, тремя глотками опустошила чашку. На дольки взглянула, но к ним не притронулась.

Так… На чем мы остановились? Все на той же любви. Вот, скажем, Димка. Смуглое лицо, черные глаза, смелый взгляд и улыбка тут же всплыли из горячечного тумана.

С ним интересно всегда, и когда он целует — приятно. Его звонки, всякие байки о школе, его стихи — не очень умелые, но какие-то очень живые, и как он о ней беспокоится — встречает у колледжа, провожает домой… С ним можно говорить обо всем на свете, ему можно рассказать все до донышка, и это чувство, что она не одна, что их двое… Все так ново и неожиданно, так согревает сердце, но разве это любовь?

Она без него скучает, ей хочется видеть его, прочла до болезни «Последний магнат» Фицджеральда — захотелось немедленно своим впечатлением с ним поделиться — интересно, читал или нет? С ним у нее появилась компания умных, веселых ребят, а с Настей они по-настоящему подружились.

Лена словно загибала пальцы, подсчитывая плюсы своей новой жизни. Да, у нее теперь появился, как у Насти, «бойфренд», только без близости. «Подобно многим блестяще одаренным личностям, он вырос ледяно-равнодушным к сексу…» Значит ли ее равнодушие, даже страх к постоянно, назойливо и бесстыдно рекламируемому сексу, что она «блестяще одарена»? Так вот, как Стар, герой незаконченного романа? Разве интеллект и чувственность несовместимы? Говорится ведь в том же романе, что Стар «окинул взглядом оставшуюся убогую пустыню и возразил себе: «Нет, так нельзя». И обучил себя доброте, снисходительной терпеливости, даже любовной привязанности».

Лена выписала эти — слова в свою записную книжку и, перечитывая, выучила наизусть. Тут было над чем подумать. Значит, можно себя обучить? Наверное… Только не хочется. Лена брезгливо поморщилась. «Как представлю… фу ты ну ты…» Или она еще просто не доросла? Тот же Стар все-таки влюбился — лет в сорок. Господи, как долго ждать. Опять-таки почему? Вот Настя, ее ровесница, такая умная, бесконечно в себе уверенная… Ей же интеллект не мешает? Все знают, что она близка с Костей, и в компании им откровенно завидуют. Поговорить, что ли, с Настей, спросить? Нет, неудобно, да и о чем? Придется, как Стар, ждать. Но мужчина сорока лет и сорокалетняя женщина — категории разные: «У стены сидела старушка лет пятидесяти…» Правда, это было написано в девятнадцатом веке, но все-таки…

Устав от сумбурных мыслей, Лена поменяла повязку, с наслаждением почувствовав прикосновение к пылающему лбу холода, повернулась на правый бок и впервые за последние дни заснула глубоким и крепким сном. И это было началом выздоровления.

Как бешено, азартно, с каким удовольствием пришлось нагонять!

— Никому нет никакого дела, болела ты или нет, — прослушав по телефону фальшивые сетования подруги, сурово сказала Настя. — Тем более что у вас выпуск. Так куда после колледжа? Ты решила?

— Точно — не в юридический.

— Столько трудов, и зря?

— Лучше остановиться сразу, чем потом всю жизнь маяться.

— Подумай! У юристов работы невпроворот. И бабки приличные.

— Копаться в грязи — совершенно не для меня, — сказала Лена.

— Почему в грязи? — немедленно возразила Настя. — Можно на все эти суды и споры взглянуть иначе.

— Интересно, как?

— Как на борьбу за высокую справедливость.

— Ой, не смеши! У нас суд неправый — таким был, таким и остался. А уж новоявленный суд присяжных… То оправдывают убийц, то твердят «виновен» при отсутствии всяких улик. Взять хотя бы последнее дело…

Лена с жаром рассказывает о слушаниях в Мещанском суде.

— Ты так красочно все описываешь, — смеется Настя, — а в юристы идти не хочешь. Потом не раскаешься?

— Ни в жизнь! Буду поступать на переводческий.

— Ну-ну. Звони!

— И ты.

Не успела Лена повесить трубку, телефон затрезвонил снова.

— С кем ты трепалась? — хмуро спросил Дима, даже не поздоровавшись. — К тебе не прорваться.

— С Настей.

— О чем?

— Обо всем понемногу.

— Слушай, — все так же хмуро продолжал Дима, — двадцать пятого у нас последний звонок, и мы решили не кататься на пароходиках, а поехать всем классом в лес, с ночевой. Берем палатки, жратву и выпивку, разожжем костер; Серега возьмет гитару. Я сказал, что ты будешь.

— Ну и напрасно, — сухо обронила Лена.

— Почему?

У Димы обиженно падает голос.

— Потому что у меня никакого последнего звонка не будет. Сразу — экзамены, и первый — двадцать шестого.

— А чего ты злишься? — неожиданно вспыхнул Дима. — Чем я тебя обидел?

— Ничем, — небрежно ответила Лена, хотя это не было правдой: тон его действительно злил. — Просто я думала, что ты помнишь. Я тебе об этом раз сто говорила. У тебя, может, склероз?

— При чем здесь склероз?

В неожиданном гневе Дима бросает трубку. Что он такого сказал, что он ей сделал? Пригласил в лес, на пикник, это что, преступление? Не хочет — ну и не надо! Вечно она занята, всегда ей не до него! В последнее время даже по телефону ее не достать, а когда достанешь, сразу чувствуешь, что торопится.

— Прости, мне надо бежать… Извини, меня ждут ребята…

— Какие еще ребята?

— Ну, дети, ученики, — торопливо объясняет Лена. — Созвонимся завтра?

Но завтра ей тоже некогда.

Мне это надоело, черт возьми!

И я лечу туда, где принимают.

Сколько песен знает Серега! И как здорово, классно играет он на гитаре, поет хрипловатым, простуженным голосом, под Высоцкого. Потрескивая и похрустывая, горит высокий костер, огненные птицы взвиваются вверх, устремляются к широким лапам сосны, тают в черном и теплом небе; им на смену торопятся, взлетая, другие.