А они, конечно, болтали… Болтунов этих ловили по приказуШуйского, и был им один конец – камень на шею да в Москву-реку. Перед смертьюони кричали, что умирают за истинного государя и что он жив. Не один ли изтаких спятивших стоит (нет, уже нагло сидит!) сейчас перед Филаретом? Скореевсего так оно и есть! Ну, понятно: всякая козявка лезет в букашки, так ужзаведено. А Матвеич по старости из ума выжил, вот и принял его бредни за чистуюмонету.

Ну что ж, как ни жаль Филарету будет расставаться со старымслугой, единственным, кто напоминал ему о брате Александре, а все ж придетсяпослать Матвеича в деревню. Пришло время ему старые косточки на солнышкепарить. Этого же… Димитрия… можно уничтожить насмешкою. А не удастся – кликнутьдругих слуг, менее доверчивых, нежели старик, и велеть выкинуть его вон, предварительнонавешав таких тумаков, чтобы навеки позабыл свои опасные измышления икрамольные бредни.

– А я-то думал, что человека в пепел обратить можно, авот пепел в человека – никак нельзя, – хмыкнул Филарет, пренебрежительноглядя на вольготно развалившегося «Димитрия Ивановича». – Тебя ж сожгли,как же ты вновь облик человечий принял?

– Никто меня не жег, – на диво серьезно ответилгость. – Резать – резали, а жечь – Господь миловал.

– А, ну понятно, – кивнул Филарет, кривя губы вулыбке. – Станешь сказывать, что заранее знал о том, что тебя убитьумышляют, и успел улизнуть, подсунув на свое царское ложе кого-то другого?Поведаешь, как он, сей подмененный бедолага, кричал: я-де не царь Димитрий, даего и слушать никто не стал?

– Ты меня тоже не слушал, – с укором сказалрыжебородый. – Разве я царем Димитрием назвался? Я назвался царевичем !

Филарет уставился на него, в первое мгновение ничего непоняв, и тогда рыжебородый, медленно ощерив в улыбке щербатый рот, сновараздвинул ворот своей голошейки, обнажив едва заметный белесый шрам,перечеркнувший ему горло.

Филарет резко набрал в грудь воздух да так и замер… Догадкаобрушилась на него, словно удар дубинкой по голове. Ноги подкосились, оннеловко плюхнулся на лавку и какое-то время нелепо шевелил губами, чувствуя,что сейчас задохнется, но не в силах даже перевести дух. Наконец как-тосправился с собой, прокашлялся.

– Узнал? – спросил этот… как его назвать –неведомо.

– Мудрено того узнать, кого никогда не видал, –все еще сдавленным голосом проронил Филарет. – Как докажешь, что это ты?

– А чего мне доказывать? – хмыкнул пугающийгость. – Ты на Матвеича погляди. Небось никак в толк не возьмешь, чего онпредо мной пыль бородой разметает? А ведь мы с ним у брата твоего, АлександраНикитича, оба некогда служили. Вот он по старой памяти и выстилается.

При этих словах Филарету почудилось, будто кто-то взял егоза сердце ледяной рукой и стиснул что было силы.

– Юшка? – выхрипел он с болью. – Ты… Юшка? Ты– сын Отрепьев?!

Бледно-голубые глаза потемнели и сверкнули воистину адскимогнем.

– Знаешь сам, что сталось с твоим братом после того,как он назвал меня этим именем, – угрожающе проронил гость, и Филаретпоник в своем кресле.

Да. Он знал… Теперь он знал, что перед ним сидит тот самыйчеловек, чьим истлевшим косточкам полагалось бы находиться во гробе, вскрытом вУгличе. Юшка Нелидов-Отрепьев, взятый за немалые деньги у своего многодетного,вконец обнищавшего отца взамен настоящего царевича, коего Богдан Бельскийнекогда сокрыл у каких-то верных людей… Когда Афанасий Нагой увез раненогоподменыша из Углича, родной отец отказался принять его обратно: лишний-де рот.Дом Нелидовых-Отрепьевых находился неподалеку от имения Михаила Романова – такЮшка попал в семью, имевшую непосредственное касательство ко всей этой историис подменою царевича. От Михаила он перекочевал к Александру, а потом… потомразразилась над всеми Романовыми страшная гроза. Какой-то слуга написал донос,будто Александр Никитич хранит у себя мешок с ядовитыми травами и жаждетотравить государя Бориса Федоровича Годунова. Оный государь спал и видел, какбы уничтожить любимых народом братьев Романовых, в каждом из которых он виделсоперника. Донос пришелся как нельзя более кстати: Романовых выкорчевали изжизни, словно куст чертополоха из земли. Уже много лет спустя, при случайнойвстрече, Бельский поведал Филарету, кого он подозревал в написании доноса… Вотэтого самого Юшку, который сидел сейчас перед Филаретом и нахально щурил своиблеклые глаза! Якобы Юшка сей обрюхатил какую-то девку на романовском подворье,а боярин Александр Никитич приказал охальнику девичий грех прикрыть свадьбой.Юшка же нагло заявил, что невместно ему, сыну государеву и природному царевичу,брать за себя простолюдинку. Романов расхохотался в лицо дерзецу и открыл емуправду о его происхождении. Юшка не пожелал поверить, начал угрожать хозяину, итогда разъяренный Александр Никитич приказал его связать, заткнуть рот, а потомобъявил сумасшедшим и отдал своему старому другу, настоятелю Чудова монастыря,отцу Пафнутию, который незамедлительно постриг зарвавшегося Юшку в монахи, давему имя Григорий. Увы, не крепки оказались монастырские замки, не высоки стены.Новоявленный брат Григорий вскоре удрал из Чудова монастыря и растворился втемных российских просторах.

Каким-то загадочным образом – Филарет понять не мог,каким! – имя этого Гришки Отрепьева, монаха-расстриги, возникло визмышленном, клеветническом письме монаха Варлаама Яцкого, оттуда попало наязык Годунову и намертво прилипло к Димитрию – к истинному Димитрию, пепелкоторого ныне развеялся по ветру в западной стороне…

Но это произошло позднее. А поначалу Юшка, сиречь братГригорий, обретя в монастыре относительную свободу, сквитался с Романовыми,написав на них донос…

Нет, конечно, доказано сие не было, это вполне моглооставаться только домыслом Бельского, которому Филарет прежде не очень-товерил, однако сейчас, поглядев в эти слишком светлые, пугающе-светлые глаза«царевича Димитрия», он вдруг осознал: все произошло именно так, а не иначе.

Итак, перед ним сидел убийца его братьев, погубитель семьиРомановых, виновник того, что на голову признанного щеголя и чуть ли не первогокрасавца Москвы Федора Никитича был нахлобучен клобук, что он был разлучен ссемьей, терпел унижения, голод, холод, горькую нужу…

Черная кровь хлынула в голову! Филарет стиснул кулаки, потомпотянулся было к колокольцу – позвать слуг, однако Гришка оказался проворнее иперехватил его руку.

– Не зови никого. Не надо! – сказалвкрадчиво. – Я убью тебя прежде, чем ты успеешь пикнуть. А Матвеич поможетмне уйти.

– Да чем ты Матвеича приворожил? – воскликнулФиларет. – Неужто одной только старой памятью?!