А за несколько дней до этого натовский генерал говорил так: «Он сбросил эти бомбы, как это должен был сделать пилот свободной демократической страны». Я не поверила своим ушам, но потом по другим каналам это повторили еще несколько раз. Может, переводчик плохой?

А тут слышу как-то, счастливчик Газманов поет: «Россияне, россияне, пусть Свобода воссияет, заставляя в унисон стучать сердца!!!». Какой же такой свободы мы так алкали долгие годы – той, которая разрешает самим вершить Божий Суд и пулять бомбами куда необходимо, или той, которая заставляет, да еще и в унисон?

А в метро я видела надпись от руки поверх какой-то рекламы: «НАТО! Хуйните по Ростокино-Лада». Наш народ как всегда на высоте – и по глубине понимания происходящего и по краткости изложения. О, брат краткости! О вечно живой! Что будет с твоими носителями?

* * *

Чего только мы ни произносим в начале жизни, в любом начале. Все правильно говорим, но в каком-то необязательном наклонении, как бы ощущая и в одном лишь легкомыслии воплощая – свободу выбора. Выбираем-то мы несвободно, конечно, а бесшабашность этакую ощущаем, вертя молодой шеей, тряся кудрявой головой. И только эта бесшабашность свидетельствует о предполагаемой свободе. Мол, знаем все, что и как будет, но это еще – как пойдет, мы-то еще вот они, как еще этой неумолимости зададим, если – неизвестно что. Вот именно, не на наши волевые деяния в этой все же как бы неопределенности будущего, а на какой-то дурацкий колпак Неизвестно Чего – расчет. Пойди туда – не знаю куда, принеси то – не знаю что, – вот что нам нравится и даже как-то интеллектуально льстит с самого детства. Да и тем, что сказками так умело пользуются именно в детстве, в начале жизни, – очень много сказано. Там смерть – на каждом шагу, но чаще всего обратимая, живая и мертвая вода, волшебное слово и проч. Волшебность жизни, фантастичность, – это все атрибуты начала. По мере продвижения отцветают райские сады, выпадают павлиньи перья, наступает поздняя безлистная осень трезвости. Все больше места занимает пустота, уставленная ловушками, которые не грозят в будущем, а защелкнулись в прошлом. Возникает наконец свобода от задачи – новая простота, не та, с которой сказочно разрешались в воображении все проблемы, а та, которая обнажает их суть. Вот это и есть та простота, что хуже воровства. Но лучше лжи.

* * *

Когда мы успели так самозабвенно пристраститься к мирной жизни? Ведь история – это в сущности история войн. Битва при… Надо только помнить, в каком году и кто победил. Короче, играть в войнушку, ходить в заскорузлых портках, быть хемингуево немногословным, верить в концепцию миротворческой операции, предотвращать гуманитарную катастрофу бомбами, – это даже не кайф (хотя кайф – необходимый элемент жизни как способа существования тел), – это существенная часть человеческой функции. Другое дело, что при этом говорят. Те, кто это делает, и те, кто протестует. Единственно, что можно считать абсолютно доказанным с помощью коллективного опыта человечества – это полное отсутствие прогресса в области человеческой сущности. Просматривается биология, зоогеография… Видны истинные побудительные силы, все видно, есть средства для научного анализа, есть мозги для осмысления, но нет другого человека, чтобы жить иначе. Все несогласные – просто шлаки исторического процесса. А активные участники – действующие лица. Это как в лекарстве – действующее начало и наполнитель. Мы чувствуем, думаем, говорим, но мы – наполнитель исторического процесса. Только если вылезти из кожи вон и создать предмет искусства, например, – только тогда можно приблизиться по значению к тем, кто играет в войнушку, кто тупо, несовершенно, безмозгло, но – действует: поднимает в воздух машину, нажимает на спуск и т.д. и т.п. Таков, видимо, инстинкт – не важно как, но надо оставить след, чтобы войти в историю. Очень явно создать или очень явно разрушить. Короче, – наворотить. Все это было ясно умам так давно. Возьмите Герострата…

Меня всегда мучило своей загадочностью это понятие – права человека. Когда мы только об этом услыхали, это было не более, чем новости из космоса, что, мол, где-то там на неопасном расстоянии пролетает комета «Декларация Прав Человека». А потом уже прошел халтурно-фантастический слух про Нашего в этой связи. И появилась в сознании картина, вернее, картинка происходящего (а ведь, если честно, это очень смешная и замечательная сфера нашего сознания – зрительные образы, порождаемые в нашем вечно детском мозгу неясными слухами, да и любого сорта информацией; так вот, где-то в верхнем левом углу нашего географического представления о мире, нашего полушария – в Хельсинки то бишь – полушарит-полуподписывает эту самую Декларацию-Конвенцию наш неандерталец, причем эта декларация постлана на огромную парадную лестницу, ведущую в Царство Свободы, как ковровая дорожка. А Наш – у подножья и на коленях – просит, чтобы разрешили не объявлять народу, что он подписал).

Ну, что у них там царит декларация – это вполне естественно, билль о том о сем, Биг Бен, статуя Свободы, Декларация Прав Человека, Мартин Лютер Кинг… Нормально. Но нам не только не признались тогда в подписании (чего стараться ради жалкой кучки диссидентов, а остальные все равно не поймут, о чем речь), нам до сих пор никак не понять, что это за такие-сякие права откуда-то взялись у человека. Так прямо, чуть что, спокойно теперь направо и налево говорят «права человека», «права человека» – обыденно так говорят, как будто это что-то вроде водительских прав. Ну, типа, раз ты человек – вот тебе права человека.

А откуда взялись у человека права? Кто их сформулировал и от чьего имени? Уссурийский тигр от имени тамбовского волка, что ли? Непонятно.

Мы воспитаны на сказочке «МОРОЗКО». Все знают, можно не пересказывать. Он там нашей-то героине уж совсем все придатки застудил и все спрашивает, старый садист, – Тепло ли тебе, девица? – а она, наша-то, естественно отвечает, – тепло-тепло, батюшка!!! И таким образом приходит напрямик к светлому будущему. Ну там, всяческие блага и подарки – это, понятно всем, сказочка, но суть-то, суть ее поведения – это как бы Идеал. А за права человека борется мачехина дочка, натурально вопит, вопиет, качает права, говорит в глаза всю правду – мол, застудил, проклятый маразматик, прáва мол не имеешь и т.д. И что же? Сами знаете. Она не только, пока боролась, превратилась в «косточки», но она лишена начисто даже специфического обаяния отрицательных сказочных героев, как Баба-Яга или Змей-Горыныч. То есть, что я хочу сказать, – глубоко не наша эта идея – права человека, как глубоко не наша – мачехина дочка. И нынешние правозащитники, право, очень смахивают на мачехину дочку, главное, они совершенно очевидно чувствуют необаятельность своего поведения, своей стези, и именно поэтому они такие некрасивые, так плохо говорят, короче, – сами свои косточки везут, не верят, что их могут полюбить, а это, как известно, – основа полного провала, как бы непопулярность у «Самой Природы».

Поняла, нет, не поняла, почувствовала, почему люди кончают собой. Может быть, их в мгновение ока, остро, в полный рост посещает ощущение своего неизбывного, неотвратимого послушания. Всему, всему, всякому, кто скажет что-то твердо. Полнейшая подвластность влиянию. Любому. Будь ты хоть семи пядей во лбу. Комическая и жуткая история тому пример – как диссидент-отсидент-правозащитник Сергей Ковалев проиграл кучу денег наперсточникам. Он, слава богу, закаленный персонаж, не стал стреляться из-за этого. Но сам факт того, как запросто и мгновенно меняется наше хваленое сознание, – потрясает. Как в детском калейдоскопе, раз, щелчок – и узор нашего мира поменялся в корне.