Жорик подставил руку, Курляндская вцепилась в нее, и странная парочка направилась по тротуару вдоль дома. Кое-кто из прохожих улыбался и приветливо здоровался с Софьей Пантелеевной.

– Так вы, оказывается, знаменитость, – подивился Жорик, когда очередной человек поздоровался с ней.

– О да, была когда-то актрисой в театре, да вот вывелась вся.

– А я слышал, актриса не профессия, а образ жизни, – блеснул Привольнов познаниями в театральном искусстве.

Софья Пантелеевна искоса взглянула на спутника.

– Может быть, вы и правы. Да только образ жизни человека не у дел стал порядком надоедать. Ну да ладно, оставим в покое мои проблемы, перейдем к вашим. Что вы хотели, молодой человек?

– Софья Пантелеевна, вы помните день двадцать второе августа этого года?

– Двадцать второе августа? – Пожилая женщина замедлила шаг и затрясла головой. – Нет, а что в этот день произошло?

– Вы в этот день заболели.

– Ой, молодой человек! – махнула рукой Курляндская. – Я уже несколько лет болею. То почки, то печень, то желчный пузырь. – Она заглянула Жорику в глаза. – А вы не помните, что у меня в тот день болело?

Судя по поведению старухи, с крышей она не дружила. Привольнов набрался терпения.

– Нет, не знаю. Но, по-видимому, нечто серьезное, раз вы врача на дом вызывали.

– Ах да, вспомнила! – Бывшая актриса резко остановилась с видом прозревшего человека. – У меня в тот день обострение цистита было. Я врача и вызвала. А приходила Наташенька Привольнова. Я ее хорошо знаю. Она наш участковый врач. Ой! – всплеснула вдруг старуха руками. – Я же совсем забыла. Наташу-то убили. Тогда же еще милиционер приходил. Допрашивал.

«Везде уж менты побывали, а я по второму кругу хожу», – почему-то зло подумал Жорик.

– Вот как раз по поводу убийства вашего участкового врача я и пришел, – объявил он и сдвинулся с места, увлекая за собой все еще стоявшую Курляндскую. – Мне насчет нее поговорить с вами нужно.

– Но я ничего не знаю, молодой человек, – вдруг заартачилась Софья Пантелеевна. – Все, что мне было известно, я уже рассказала следователю.

– И все же, – мягко произнес Жорик. – Я попрошу вас еще раз рассказать о визите Наташи. Я ее муж, Привольнов Георгий.

Курляндская округлила глаза.

– Что вы говорите! Бедный вы, бедный человек. Ах, какое несчастье, какая жалость. Примите мои искренние соболезнования, Георгий. Конечно, конечно, я отвечу на все интересующие вас вопросы. Спрашивайте, спрашивайте.

Жорик посчитал, что они отошли достаточно далеко от подъезда, развернулся и повел пожилую женщину в обратном направлении.

– Меня интересует все, – заявил он. – Расскажите подробно о Наташином визите к вам.

Вспоминая, Курляндская подвигала ртом, очевидно, поправляя вставную челюсть:

– Ну, что вам сказать. В тот день у меня с утра сильно разболелся низ живота. Я позвонила в поликлинику, вызвала врача. Наташенька пришла часа в три. Осмотрела меня как следует, сказала, анализы сдать нужно. Прописала лекарства. А потом ушла.

Если Привольнов рассчитывал услышать из уст Софьи Пантелеевны что-то необычное, произошедшее с Наташей в доме Курляндской, то он ошибся.

– И это все?

– Да-а, – протянула Софья Пантелеевна и взглянула удивленно. – А что вы хотели?

– Да так, – отчего-то смутился Жорик. – Что-нибудь интересное. Вы были одной из последних, кто видел Наташу живой. Возможно, в ее поведении было нечто странное. Ну, может быть, она была взволнована, растеряна, обеспокоена?

– О нет. Ваша супруга вела себя адекватно… Она была очень хорошей женщиной, доброй, отзывчивой. Мы с ней немножко поболтали. Знаете ли, у старухи всегда найдется о чем поговорить. А уж когда заходит речь о болячках, то тем более. Наташа всегда очень внимательно выслушивала меня. Так было и в прошлый раз. Я пожаловалась ей на болезни, потом предложила попить чай. Однако она отказалась. Сослалась еще на один вызов, распрощалась и ушла.

Жорик был расстроен.

– Значит, ничего добавить не можете?

– Я была бы рада вам помочь, Георгий, но, к моему большому сожалению, нет, – виновато произнесла Курляндская.

Привольнов вздохнул:

– Ладно, и на том спасибо.

Он перекинулся с бывшей актрисой еще несколькими фразами, потом проводил ее до дверей квартиры и откланялся.

С улицы Николаевской Жорик отправился на улицу Ворошилова, и уже двадцать минут спустя стоял на пятнадцатом этаже семнадцатиэтажного дома перед обитой дерматином дверью квартиры Афанасьева Сергея Алексеевича. Именно к нему после посещения Курляндской отправилась на вызов Наташа.

Однако сколько ни трезвонил Привольнов, дверь ему не открыли. Выглянувшая соседка Афанасьевых сообщила, что хозяева возвращаются домой с работы поздно, и если визитер хочет застать их, то пусть приходит после девяти часов. А еще лучше завтра, ибо завтра выходной и соседи весь день будут дома.

Привольнов решил отложить свой визит до выходного.

Прихватив на случай дождя легкую курточку, Привольнов вышел из дому. Дул пронизывающий ветер, он рябил поверхность луж, шелестел листьями. Было прохладно. Кое-кто из прохожих уже перешел на свитеры и ветровки. Жорик надел куртку и застегнул «молнию». Сразу стало теплее. Спустившись по ступенькам крыльца подъезда, отправился к центральной дороге.

Пятнадцать минут спустя Привольнов поднимался на лифте на пятнадцатый этаж. Хозяева пятьдесят девятой квартиры оказались дома. После недолгих объяснений, кто он и зачем пришел, двери открылись, и Жорика впустили в квартиру. Надо признать, что большинство людей, к кому Привольнов обращался с просьбой оказать содействие в розыске убийцы жены, хоть и неохотно, но все же шли с ним на контакт и чем могли старались помочь. К их числу относились и хозяева пятьдесят девятой квартиры.

Семья Афанасьевых состояла из трех человек: отца, матери и дочери. Глава семейства оказался рыхлым невысоким мужчиной лет сорока пяти, с грустным округлым лицом. Его дражайшая половина была рослой особой с рельефными формами, похожими конфигурацией, да простит читатель за штамп, на гитару. Впрочем, учитывая габариты, скорее на контрабас. Дочка являлась копией мамы, только в уменьшенном виде и, если продолжать сравнивать семью Афанасьевых с музыкальными инструментами, то тянула на виолончель. Но не только фигурами были похожи мать и дочь. В лицах тоже было сходство. У обеих пухлые губы, круглые глаза, выступающие скулы, большие щели между передними зубами. Прически вот только разные. У дочери – длинные волосы, у матери – короткая стрижка.

Семейство по случаю выходного дня, по-видимому, все утро отсыпалось, недавно проснулось, а вот сейчас завтракало. Как Жорик ни отказывался, его усадили за стол.