Горн ярко пылал в темноте. Оранжевые отсветы мерцали на старом дереве кузницы; на железных крюках блестели инструменты. Стейнеру здесь нравилось: пахло раскалённым металлом и угольной пылью; сладко ныли натруженные мышцы; заготовки нетерпеливо ожидали своей очереди, а законченные – наполняли радостью. На стенах красовались его творения: небольшие ножи, кастрюли и сковороды, молотки и косы. Коллекцию дополнял чудной серп.

Наковальня пела, пока Стейнер опускал молот на раскалённый добела металл. Пот заливал глаза, струился по спине. Кузнеца переполнял восторг – наслаждение от созидания, ликование творца.

– Ну, довольно, – велел отец. – Ты, кажется, задумал меч. Имперцам такое не по вкусу.

– Позволь закончить, – с усмешкой попросил Стейнер. – Обещаю после расплавить.

Задор сына передался Мареку, и он невольно улыбнулся.

– Здорово же меч способен ударить в голову…

– Не обязательно бить по голове, – пожав плечами, хмыкнул Стейнер.

– Я про владение мечом, болван, – фыркнул в ответ отец. – Это даёт уверенность и превосходство.

Одобрения в его голосе не слышалось.

– Откуда в Циндерфеле взяться превосходству и уверенности? – удивился Стейнер. Упоение работой постепенно угасало, не помогал даже обжигающий жар кузни.

– Ниоткуда. Поэтому я сюда и переехал. – Марек размял могучие плечи и потёр обезображенную шрамами руку ладонью, на которой рубцов было не меньше. – Всё, довольно на сегодня.

Они вышли в серый сумрак. Циндерфел всегда хмурился. Отголоски войны с драконами – так говорили имперцы: чудовищные твари на долгие годы обожгли небо над континентом.

– Вечно эти тучи, – возмутился Стейнер, ёжась на холодном ветру.

– На юге всё иначе, – заметил Марек. – В Шанисронде солнце редко прячется.

– Скажи ещё, что драконы до сих пор существуют, – усмехнулся молодой кузнец.

Отец покачал головой.

– Уж об этом Империя позаботилась. Попадись к ним в лапы…

– …живым не уйдёшь, – закончил Стейнер, потирая челюсть.

Мозолистые пальцы всё ещё с непривычкой трогали щетину. Мягкий подростковый пушок сменился жёсткой растительностью.

– Так давай купим повозку, соберём пожитки и махнём в Шанисронд.

Следом за отцом он обвёл взглядом городок, что приютился у подножия крутого склона на побережье. Крохотные окна домишек закрывали тяжёлые ставни, пропитанные солью; на соломенных крышах зеленели пятна мха. Угрюмый край – царство свирепой природы.

– Не очень-то дружелюбное местечко, – признал Марек.

– Так давай уедем.

Боль судорогой исказила лицо отца, и Стейнер тут же пожалел о своих словах. Они молча постояли под низким серым небом. Марек смотрел на беспокойное море – то ли искал что-то среди волн, набегающих на каменный пирс, то ли молил их о чём-то.

– Ты всё ещё её ждёшь?

Отец кивнул, хотел заговорить, но раздумал и вернулся в кузницу.

– Мы делали серп на прошлой неделе, ты его продал? – спросил Стейнер, чтобы увести тему от потерянной жены и утраченной матери.

Марек молча кивнул головой. Стейнер привык, что отец скуп на слова.

– Не лучшая пора для сбора трав. Кто покупатель?

– Один рыбак, – прочистив горло, ответил Марек. – Уже не припомню.

Стейнер нахмурился и стянул толстые кожаные перчатки. В таком маленьком городке покупателей знали по именам. Продать серп – дело непростое, но прибыльное, а деньги им нужны. Юноша приготовился выпытывать правду, но тут брякнула щеколда, и отец кивнул на дверь.

– Хотел бы я знать, где на этот раз гуляла Хьелль, – пробормотал Марек.

Тяжёлая деревянная дверь скрипнула, в кузницу проскользнула Хьелльрунн и сразу приблизилась к пылающему горну. В свои шестнадцать она выглядела не старше двенадцати – до того была маленькой и хрупкой. Не по размеру большая кофта болталась у колен, а на штанах, которые достались от Стейнера, не осталось живого места от заплат. Все деньги уходили на еду и кузницу, и на одежду уже хватало с трудом.

– Хоть бы причесалась перед школой, – пожурил отец, слабо улыбаясь.

– Вылитая русалка, – хмыкнул Стейнер, заметив в руках сестры ветки и чёрные перья – наверняка сокровища с пляжа.

– Ты же не веришь в эти сказки, – напомнила Хьелльрунн.

Стейнер пожал плечами.

– Ну и что? Всё равно похожа.

– Не русалок надо бояться, – промолвила Хьелльрунн. – В гавань зашёл корабль.

– Мы только что с улицы, – изумился Стейнер.

– Сами гляньте, если мне не верите. – Хьелльрунн упрямо вздернула подбородок.

– Если ты не против, я бы лучше занялся обедом, – ответил отец, не глядя детям в глаза. – Раз корабль – значит, имперцы.

– И Тройка Зорких, – добавил Стейнер, ощутив знакомый страх, какой всегда вызывал Святейший Синод.

– Не думаю. – Хьелль по очереди посмотрела на отца и брата. – Не в этот раз. Сами увидите.

* * *

– Поспорила с дядей Вернером, что заманишь нас к заливу? – поинтересовался Стейнер, вышагивая по наезженной дороге к побережью.

– Я дядю сто лет не видела, – возразила Хьелльрунн, не отрывая взгляда от серо-голубого зыбкого моря.

Дождливая мгла давила на плечи, но любопытство разгоралось всё сильнее.

– Вон он, – указал Марек.

По большей части в гавань Циндерфела заходили рыбацкие лодки – купцы не жаловали это место. Лишь жестокие бури Холодеющего океана вынуждали капитанов искать прибежище в сонном городишке.

– Корабль, – удивился Стейнер. – И, кажется, фрегат. Не понятно только, зачем его выкрасили красным.

– Ты прав, – согласился отец. – Это фрегат, но подобных я прежде не видел.

Минуя дома, они прошли извилистыми улочками и по узкой мощёной дороге спустились на побережье. С приглушённым рёвом Призрачное море набегало на галечный пляж и, отступая, оставляло пену и водоросли. Стейнер с интересом разглядывал изящный корабль – он стоял на якоре, сложив паруса, будто крылья. Издали матросы на палубе казались неугомонными муравьями. Всё судно от носа до кормы было бордовым, лишь грозно выделялась чёрная носовая фигура, раскинувшая крылья по бортам.