такого подарка судьбы отказаться?! И вот мы уже три года ходим под одним парусом, и ни на секунду я не пожалел о своем выборе. Жаль, что он не нашел меня раньше. Мы бы с ним такие открытия сделали! Мы бы с ним столько островов обогнули! Страшно даже представить!

Глаза мальчика блестели, когда он с таким пылом рассказывал о том, что дорого его сердцу. Я была благодарна за эту наивную открытость, но понимала, что нужно выведать больше полезной информации.

– Ваш капитан, – не сдавалась я, – кто он? Мне интересно было бы узнать о нем как можно больше. – Натянув смущенную улыбку, мысленно представила, как глупо выгляжу со стороны, и едва удержалась, чтобы не фыркнуть.

– А ты никому не расскажешь?

Я активно замотала головой в разные стороны и прикрыла рот ладонью, показывая, что нема как рыба.

Крис пожал плечами и, скрепив руки в замок, начал рассказ:

– Да я бы рад, да вот никто не может точно сказать, как корабль достался капитану – вместе со всеми этими наполненными бочками, сундуками, книжонками. Правда, тогда еще корма серебристого цвета была, капитан заставил перекрасить. Зачем? Кто знает! Поговаривают, что он продал душу дьяволу взамен на то, что имеет! Хотел бы я посмотреть на этого дьявола… Да я бы его!.. – Я демонстративно кашлянула, намекая Крису на то, что он отошел от темы. – Ах да, о чем это я… Рыбья моя голова, да это единственное судно, которое ни разу не разбилось и с которого никто не пропал. Команда, набранная несколько лет назад, помнит Уильяма еще мальчишкой. Я часто пробирался к каютам старших по званиям и слушал их рассказы. Но я не шпион, не подумайте! Это просто так все захватывающе, опасно, по-геройски, рыбья моя голова. Но никто не может сказать, сколько точно прошло лет с момента первого плавания, – возможно, лет пять, а может, и все двадцать, потому что время на корабле будто замерло. Ходят слухи, что дьявол уничтожил всю команду, оставив в живых только капитана, заключив с ним сделку…

Набрав в легкие побольше воздуха, Крис хотел было продолжить, но внезапно дверь в камбуз открылась, и на пороге появился Уильям. Он встал в проходе и, скрестив руки на груди, молча наблюдал за нами.

Юнга вздрогнул и, вскочив на ноги, начал оправдываться, но я жестом заставила его замолчать и, поднявшись, взглянула прямо в глаза капитану:

– Было весьма опрометчиво с твоей стороны не предложить мне даже кусок хлеба с водой. – Выплевывая каждое слово, я с презрением смотрела на человека, который когда-то был мне близок. – Скажи спасибо Крису, он не дал мне подохнуть на этом корабле от голода.

Сирена, почувствовав мою злость и ненависть, осторожно заскребла когтями изнутри, вызывая нестерпимую боль. Мысленно приструнив ее, я взяла ошарашенного мальчика за руку и повела за собой, ясно давая понять, что на этом все разговоры окончены. Поднявшись по лестнице на палубу, мы быстро простились с Крисом и разошлись по каютам, пожелав друг другу спокойной ночи.

Оказавшись в одиночестве, я заперла дверь и подошла к графину, омыв лицо и тело прохладной водой. Коснулась пальцами амулета и осторожно сняла его, кинув на кровать. Приятная нега, растекающаяся по коже, заставила издать тихий стон. Я будто после изнурительного боя сбросила броню. Когти, удлинившись, царапали платье, оставляя на нем затяжки и борозды. Поддев бретельку, резко дернула за нее, разорвав, оголяя плечо и небольшой участок груди. А затем и вовсе скинула ненавистную мне ткань. Прохладный воздух ласкал тело и вызывал приятную дрожь, внизу живота заныло.

Добравшись до кровати, я быстрым движением заползла на середину и, сладко потянувшись, закрыла глаза. В голове непроизвольно закрутилось воспоминание.

Прошло два года, как я сбежала от матери и переселилась к Генри. После смерти отца она, подобно одержимой, не могла контролировать свои вспышки гнева, сменяемые недельной депрессией. Страшное событие послужило крайней точкой: проснувшись посреди ночи от шума, я увидела плачущую мать, стоящую около моей кровати с тесаком. Боясь оказаться разрубленной на куски, подобно рыбешке, я не помнила, как мне удалось сбежать, но дикий вопль женщины, вы́носившей меня под сердцем, долгие месяцы преследовал в кошмарах.

– Зачем, зачем ты ее убила?!

Слова, подобно приговору, разрушали меня каждый раз, когда всплывали в памяти. Я не могла заставить себя вернуться домой, поговорить с ней, поскольку знала, что мое сердце разобьется в одночасье, стоит лишь взглянуть на безумную мать.

Но судьба подарила мне Генри: в его доме дни летели в беззаботности, и вот через неделю мне должно было исполниться четырнадцать.

Я неслась по ромашковому полю, подхватив подол платья, и дико визжала в попытках улизнуть от лучшего друга. Волосы золотисто-рыжим флагом развевались за спиной, платье шуршало и цеплялось за каждый куст. Остановившись, чтобы перевести дыхание, я мысленно попыталась представить, как далеко находится старый дуб. Затем снова рванула вперед, босыми ногами чувствуя каждую попадавшуюся на пути веточку или ямку.

«Только бы не споткнуться и не упасть! – билась мысль в голове. – Я не позволю ему прийти первым!»

Добежав до дерева, я нырнула под его раскидистую крону, точно под шапку гигантского гриба, и, не в силах больше стоять, шлепнулась животом на траву. Зеленый ковер послужил мне подушкой, и я раскинула руки и ноги, наслаждаясь каждым мгновением. Выровняв дыхание, подползла к стволу дуба, села, облокотившись на него спиной, и прислушалась.

Никого.

Почувствовав неподдельную радость, вскинула руки в победном жесте… и тут же испуганно вскрикнула.

Заливистый юношеский хохот потревожил птиц на ветках, заставив пернатых разлететься в разные стороны. Уилл, сидевший все это время на ветке, игриво помахал рукой и, ловко спрыгнув, уселся рядом со мной.

– Эмилия, тебе кто-нибудь говорил, что ты невыносима? Неужели ты думала, что я уступлю? – Юноша смотрел на меня, не мигая, из-за чего мое лицо залила краска смущения. – Запомни, я всегда буду на шаг впереди тебя.

Рядом со мной сидел мальчик… нет, юноша семнадцати лет. Высокий, худощавый, с выраженными скулами и черными волосами, обрамляющими узкое бледное лицо. Он постоянно изгибал тонкие губы в хитрой усмешке. Небесно-голубые глаза скрывали нечто особенное, будто в них навсегда замерли солнечные блики. Заправленная в просторные штаны белая рубашка, из-под которой торчали ключицы и тонкие руки, приобрела цвет сырой земли. Босые ноги были покрыты слоем пыли и грязи от бега. Единственное, что он никогда не снимал, – это браслет на запястье, по цвету напоминающий шкуру змеи. Я бесчисленное количество раз пыталась разузнать, откуда он у него