– Мы с Даниэлой – так звали мою жену – росли вместе. Наши родители дружили ещё задолго до нашего рождения и всю жизнь поддерживали крепкие отношения. Дэн была на семь лет младше, и когда она родилась, я возился с ней, будто с живой куклой. Ни на шаг не отходил. Её мать, которой необходимо было заниматься хозяйством, благосклонно доверяла мне малышку, ведь у меня уже был опыт ухода за младенцами. Я был старшим братом двоих маленьких хулиганов, и управиться с девчонкой мне не составляло труда. Малышка Дэн узнавала меня уже с трёх недель жизни, тянула ко мне свои крохотные ручки и улыбалась беззубым ртом. Именно я научил её ползать, а затем и ходить. Я первым заметил, когда у неё прорезался зуб. И хотя её первыми словами были «дай» и «мама», но третьим всё же стало моё имя. Уверен, я любил её уже тогда. Отнюдь не как сестру. Ясно осознаю это, ведь когда мама родила Майю, я тоже полюбил её с самого первого дня. Но если любовь к Майе я отчётливо определял, как крепкое родственное чувство, то любовь к Дэнни была чем-то иным. Я никак не объяснял себе чувства к малышке Даниэле, да мне это было и не нужно. В том не было ни грамма порока – я просто чувствовал необходимость постоянно быть с ней рядом.

Но когда не стало отца, я больше не мог так много времени проводить с Дэнни. По правде, я вообще оказался лишён возможности видеться с ней: всё моё свободное время и силы теперь уходили на помощь матери. Однако я жутко тосковал по Даниэле. Если несколько раз за месяц удавалось урвать свободный час, я сломя голову мчался к её дому.

Чуть позже случилось так, что строение, где жили её родители и сестра определили под снос. Они переехали на старую ферму, находившуюся в нескольких десятках километров от нашего поселения. Как ты знаешь, у эмпатов нет скоростных глайдеров на магнитно-воздушных подушках, а найти старый электромобиль на ходу – редкая удача. Да, нам пришлось, подобно людям из далёкого прошлого, возвратиться к использованию гужевого транспорта, и всё-таки передвижение на большие расстояния у нас по-прежнему затруднено. С тех пор я мог видеть Дэнни лишь пару раз в году, на крупные праздники. Из-за этой вынужденной разлуки я стал и вовсе одержим ею. Иногда её родители разрешали моей маме забирать Дэн погостить в нашем доме на неделю или около того. Они хорошо сдружились с Майей и целыми днями могли играть вместе, ну а я строил для их кукол замки и целые города, играл то за рыцаря, то за дракона, иногда задействовал братьев… Даниэлу всегда веселили мои затеи. У неё был такой заразительный смех! Я готов был сделать что угодно, лишь бы слышать его как можно чаще.

Но потом опять наступали долгие месяцы разлуки…не проходило и дня, чтобы я не скучал по ней.

Не стану углубляться во все подробности нашего обоюдного взросления и перипетий, сопровождавших нас на этом пути. Когда Дэн исполнилось четырнадцать, и она стала видеть во мне больше, чем старшего брата или лучшего друга, мы внезапно начали ссориться. Глупо и часто. Потом, вспоминая этот период, я понимал, что виной всему были наши бушующие подростковые гормоны, ведь никаких реальных причин для разногласий не было.

Я сумел дождаться её шестнадцатилетия, когда, наконец, Даниэла стала моей женщиной. И, клянусь, это был самый счастливый день в моей жизни. А через полгода мы поженились, и будущее представлялось мне в самом радужном свете. Дэн переехала ко мне. И хотя я по-прежнему жил с матерью, братьями и сестрой, нам не было тесно: к тому времени мы тоже перебрались на ферму, но поближе к городу. Мы с братьями своими руками достроили бабушкин дом, прибавив к его площади три новых комнаты. Мама вела хозяйство, вместе мы обрабатывали большой огород, который кормил всю семью, так что даже налоги в казну ОЕГ больше не были страшны.

Наша эйфория длилась примерно год, пока Дэн впервые не забеременела…

Некоторое время Грег молчал, а потом, будто спохватившись, продолжил:

– Не думай, нас это нисколько не испугало. Наоборот: мы хотели детей и не видели смысла откладывать их рождение. Но на пятом месяце у Даниэлы случился выкидыш. Через год – ещё один, а потом – ещё и ещё… Местная акушерка разводила руками, твердила о генетических и гормональных отклонениях и отговаривала нас от дальнейших попыток. В её словах был смысл: при каждом самопроизвольном прерывании беременности моя жена теряла много крови, теряла здоровье и ставила свою жизнь под угрозу. Но Даниэла не хотела сдаваться. Она стала одержима идеей во что бы то ни стало родить ребёнка. Я не смог убедить её оставить эту затею в покое или хотя бы подождать несколько лет. Как только я заводил разговор об этом, она начинала биться в истерике или уходила в себя так глубоко, что переставала реагировать на любые мои слова или действия. Меня пугало её поведение. Я хотел только одного: чтобы Дэн была счастлива. В этом была моя слабость – я не мог долго противиться её желаниям, и Даниэла умело пользовалась этим.

Грег как-то особенно глубоко вздохнул и замолчал.

– Но ты говорил, у тебя всё-таки был новорожденный сын?

Прошло ещё несколько секунд, прежде чем он ответил.

– Да…, – его тихий голос донёсся с той стороны комнаты, где было окно, и я живо представила, как он, опершись руками о подоконник, смотрит вдаль на огни трущоб.

– Спустя шесть лет и столько же неудачных попыток, случилось чудо. Даниэла впервые смогла выносить ребёнка больше двадцати пяти недель. Малыш появился на свет на двадцать восьмой. Живым, но слишком слабым из-за недоношенности. Роды были трудными, несмотря на малый вес ребёнка, – Грег шумно вздохнул, сделал паузу и заговорил чуть быстрее, словно хотел поскорее проскочить эту часть рассказа. – Сын сразу же закричал, но лёгкие раскрылись не полностью. К тому же он не мог самостоятельно есть. Нужны были капельницы и специальное оборудование… Но его – так же, как и моего отца когда-то – можно было спасти, понимаешь? – голос Грега сорвался, стал выше и громче. – Он был совершенно здоров, все органы сформировались, и он…он был само совершенство. Я никогда не видел ребёнка прекраснее, чем наш крохотный Эрни. Даниэла плакала и кричала, требовала отвезти сына в клинику Центрополиса и умолять докторов спасти его любой ценой. К тому времени я уже раздобыл старенький электромобиль, который вполне мог довезти нас до города. Акушерка категорически запретила транспортировать Даниэлу, поскольку у неё открылось кровотечение, и я, кое-как завернув Эрни, уложил его в корзину и помчался в город. Я готов был добыть любую сумму, которую у меня потребуют. Да что там – добровольно поступить на пожизненные общественные работы в Центрополисе, только бы Эрни спасли.

Но, поскольку у меня нет личной метки-идентификатора, автоматическая система на въезде в город не пропустила мою машину. В ответ на запрос о разрешении въехать, система велела мне заполнить электронную заявку. Там требовалось коротко изложить личную информацию, а также причину и суть моего обращения. Я сделал всё, что от меня хотели, добавил пометку «Экстренно» но в ответ высветилось лишь короткое и бездушное «Ожидайте». Сколько ожидать? В нашем с Эрни случае счёт шёл на минуты. И там, в машине, стоящей перед закрытым въездом, прислушиваясь к дыханию крошечного тельца сына на своих руках, я рыдал от бессилия, жалея малыша и Даниэлу, жалея самого себя. Я одновременно благодарил и проклинал Бога за то, что Эрни родился живым.