После массажа я ощущала себя надувным изделием, по которому проехался старинный гусеничный танк. Выбравшись с облегчением из бокса, я поймала своё отражение в зеркальной поверхности одной из стен помещения и вновь принялась разглядывать саму себя. Мне почему-то отчаянно захотелось понять, как меня видит Грег. Целиком, а не только ту часть, что изображена на портрете. Тонкая шея, маленькая грудь, острые плечи, коленки и локти. Я угловатая и чересчур худая. Да, электронный браслет ежедневно сообщает мне о недоборе веса и нехватке мышечной массы. Но я настолько к этому привыкла, что смахиваю такие оповещения с экрана не читая. У Клариссы – моей биологической матери, насколько я помню, всегда было также. Наверное, это лучше, чем превратиться в рыхлую свинью наподобие нянек, работавших в моём интернате. В этом отношении большинство алекситимиков склоняются к двум крайностям: значительное превышение веса или его недобор.

«Интересно, как выглядела жена Грега? Какого цвета были её волосы? А глаза? Какая у неё была фигура? О чём они разговаривали наедине? Грег рассказывал, что они с самого детства проводили много времени вместе – весело и с охотой. А расставаясь, скучали и стремились поскорее увидеться вновь. Каково это – скучать по кому-то? И если в промежутках между сеансами я думаю о Греге, значит ли это, что я тоже скучаю?»

Мысли нестройным шагом блуждали в голове, а я тем временем блуждала взглядом по своей фигуре, пока не зацепилась за красно-коричневый узор, растекающийся по внутренней стороне правого предплечья от локтевого сгиба до самой кисти. Этот узор всегда напоминал мне хаотичную россыпь звёзд, соединённых тонкой паутинкой. Биомаркер. Таким награждают каждого алекситимика в возрасте трёх лет, и узор на руке уникален, как отпечаток пальца. Когда и как я получила свой, не помню. Долгое время я была уверена, что все люди рождаются с биомаркерами, и, лишь поступив в колледж, узнала, что это не так. У одного из учеников моей группы отсутствовала правая рука. Точнее, она была ампутирована выше локтя. Говорили, будто автопилот глайдера его отца дал сбой, и машина на полном ходу влетела в какое-то здание. Отец парня погиб, а сам он лишился руки, и его мать не захотела тратить деньги на бионический протез для сына. А биомаркер после аварии ему нанесли на другую руку.

Биомаркер – необходимая вещь. По его наличию на первичном досмотре представители Служб определяют твою кастовую принадлежность, например, при патрулировании города или на въезде в него. Ведь выезд почти всегда свободен, а вот чтобы въехать, необходимо предъявить индивидуальную метку. Сканер автоматически считывает её, и база данных мгновенно отображает подробную информацию о владельце маркера. Своего рода ярлычок, этикетка для каждого алекситимика. Кроме того, перед самым выпуском из интерната, каждому ребёнку делают специальные лазерные насечки на сетчатке глаза – ещё один ярлык, но на сей раз не уникальный, а одинаковый для каждого. Насечки не столь глубоки, чтобы повлиять на зрение, но они необходимы для активации тех или иных электронных устройств. Например, систему управления глайдером или универсальный сканер для медосмотра невозможно запустить без этой специальной метки на сетчатке глаза. А вот к себе домой я попадаю благодаря двухуровневой системе безопасности. Перед входом в здание я подставляю для сканирования глаз, а для того, чтобы открылась дверь апартаментов, необходимо просканировать биомаркер на руке.

Именно поэтому ни у одного эмпата нет шанса проникнуть в город без спецразрешения и воспользоваться каким-либо устройством или транспортным средством, предназначенным для алéксов.

«Эмпаты – бесправные существа для вас, алекситимиков. Приравненные к животным», – снова вспомнила я. И Грег прав. За убийство любого алéкса в ОЕГ предусмотрена смертная казнь. А за убийство эмпата – только штраф.

* * *

– А какие ещё методы работы составляют твой профессиональный арсенал? Помимо душещипательных историй из собственного прошлого?

На очередном сеансе я старательно делала вид, будто рассказ Грега больше не вызывает во мне никаких сильных чувств.

– Способов прикоснуться к миру чувств и эмоций много, – спокойно ответил Грег. – Один из них – искусство. Помнится, тебя как-то заинтересовали мои книги?

– Только их внешний вид. Художественное чтиво меня не привлекает вообще. Это пустая и бездарная трата времени. Меня можно заинтересовать только той литературой, которая связана с моей профессиональной деятельностью. Или же научно-исследовательскими текстами. Но ведь информация во всех этих допотопных бумажных изданиях давным-давно устарела.

Грег кивнул с улыбкой:

– Надо полагать, сказки вам в интернате тоже не читали?

Я подумала, что его взгляд, да и сам вопрос таит какой-то подвох, но ответила начистоту:

– В интернате не читали. Несколько раз я выдумывала собственные истории. В них действующие лица были животными, которых мы как раз в это время изучали. И однажды я рассказала одну такую историю другим девочкам-сверстницам. В тот же день они донесли воспитателям, что я выдумываю неправдивые рассказы, в которых животные разговаривают. За это меня наказали удвоенным заданием по арифметике и лишением пищи на целые сутки. О-о, как же я потом набрасывалась на еду! В интернате строго относились к любым праздным занятиям, не связанным с учёбой или трудовой деятельностью. Сочинительство и чтение чужих выдуманных историй считаются именно такими праздными занятиями. Но некоторые сказки мы проходили на старших курсах в колледже как пример примитивного уровня мышления древних людей.

– Примитивного уровня, говоришь? – Грег усмехнулся. – И как часто вас наказывали лишением еды?

– В младшем возрасте особенно часто. За любую провинность или поступок, противоречащий правилам. А правил очень много. Кроме того, было ещё наказание лишением сна. Надо признать, эти методы хорошо работали. Мало-помалу все запоминали, чего нельзя делать, чтобы не остаться без пищи или сна на целые сутки, и избегали неправильного поведения. Например, за последний год учёбы я получила всего четыре таких наказания. За весь год!

Грег молчал, прищурившись и покачивая головой в такт каким-то своим мыслям.

– Мира, – наконец, заговорил он, – а ты не задумывалась, что такие наказания впоследствии и послужили причиной того, что твой мозг перестал правильно реагировать на сигналы организма?

– В каком смысле? – я с непониманием уставилась на него.

– Ты, как и все алекситимики, забываешь вовремя поесть или лечь спать без электронного напоминания. А если не будешь тщательно отслеживать количество съеденной пищи, то можешь за один присест набить желудок дневной нормой взрослого мужчины, разве нет?

– Ну, да… Ты верно подметил: как и все алекситимики, – я нахмурилась. – К чему ты ведёшь?

– К тому, Мира, что вас намеренно учили игнорировать потребности собственного организма. Не слышать и не чувствовать его. Равно как и свои эмоции.

– Ага, ну да…, – меня уже начал утомлять этот разговор, и я предпочла резко сменить тему: – Так что мы будем делать сегодня?