Что же касается Сальери, то этот итальянец, приехавший в Вену не так давно, в самом деле процветал. Его непринужденный юмор, улыбчивость, итальянская легкость натуры и изящество таланта обеспечили ему признание венского общества.

Биограф Моцарта Марсель Брион по этому поводу пишет:

«Уже само его итальянское происхождение не могло не расположить; моду диктовала Италия, направлявшая в Австрию, как в Германию и во Францию, своих виртуозов, певцов, композиторов. Наполовину итальянская по характеру и духу Вена узнавала свои сокровенные черты в льстивом латинском зеркале с гораздо большим удовольствием, нежели в строгой, серьезной, сильной, основательной образности, свойственной музыке немцев. Вена была готова отринуть всё, что говорило ей о ее немецкой принадлежности, чтобы полностью отдаться Италии. Музыканты, певцы и актеры первыми без зазрения совести извлекали выгоду из этого увлечения, пример которого подавал двор»{94}.

К сожалению, в головах у многих наших современников прочно засела версия о заговоре, инициатором которого якобы был Сальери, задавшийся целью преградить дорогу зальцбургскому гению. Похоже, в это верил и сам Моцарт.

По мнению Марселя Бриона, «личные отношения двух композиторов вовсе не носили характера ни воинственной враждебности, ни даже злобной зависти»{95}.

Со стороны Сальери — да. Со стороны Моцарта — как сказать…

Во всяком случае, тот же Марсель Брион признает, что «престиж счастливого соперника, покровительство императора, которым пользовался этот соперник, мешали <…> успеху Моцарта, который постоянно, хотя и без особого успеха, требовал места для германского гения и немецких артистов»{96}.

Отсюда и проистекают следующие нелицеприятные высказывания Моцарта о Сальери, взятые из его корреспонденции.

Из письма от 31 августа 1782 года (о занятиях с принцессой Вюртембергской):

«Сальери не в состоянии преподавать ей фортепиано»{97}.

Из письма от 7 мая 1783 года:

«Да Понте обещал написать новое либретто для меня… Но сдержит ли он слово… Господа итальянцы ведь очень милы лицом к лицу, а за спиной!.. Мы-то их хорошо знаем. Если да Понте сговорился с Сальери, либретто я никогда в жизни не получу, а я охотно показал бы себя в итальянской опере»{98}.

Это ли не есть воинственная враждебность к «итальяшкам»?

Кстати сказать, тут невозможно удержаться от едкой ремарки: итальянец Лоренцо да Понте написал для Моцарта несколько либретто, и вся знаменитая «итальянская трилогия» Моцарта («Свадьба Фигаро», «Дон Жуан» и «Так поступают все женщины») написана именно по текстам да Понте.

В 1783 году Моцарт сочинил две арии для сестры своей жены Алоизии Ланге (урожденной Вебер) и рондо для тенора Иоганна Валентина Адамбергера. Эти два артиста должны были дебютировать в «Нескромном любопытном» (II curioso indisereto), итальянской опере Паскуале Анфосси.

2 июля 1783 года Моцарт написал своему отцу:

«Позавчера, в понедельник, давали “Нескромного любопытного” Анфосси. Эта опера не понравилась; аплодировали лишь двум моим ариям, а вторую даже попросили повторить. Нужно, чтобы вы знали, что мои враги оказались очень злыми и распространили слух, что “Моцарт переделал оперу Анфосси”! Узнав об этом, я сказал графу Розенбергу[31], что добавил лишь две арии и что нужно приписать в либретто на немецком и на итальянском языках следующее: “Две арии на страницах 36 и 102 были написаны для мадам Ланге маэстро Моцартом, а не маэстро Анфосси. Это было сделано в честь последнего и не должно повлиять на репутацию и всеобщее уважение к знаменитому неаполитанцу”. Это было напечатано, и мои две арии оказали большую честь моей свояченице и мне лично. Что же касается моих врагов, то они были приведены в замешательство. А Сальери нанес очередной удар, который сделал Адамбергеру больнее, чем мне. Я уже рассказывал вам, что написал рондо для Адамбергера. Прошла короткая репетиция, но рондо еще не скопировали, и Сальери подошел к Адамбергеру и сказал ему, что граф Розенберг не выразил удовольствия тем фактом, что вводят арию другого композитора, и, будучи искренним другом, он не советовал бы ему это делать. Адамбергер возмутился и совершил большую глупость. “Хорошо! — сказал он. — Чтобы доказать, что Адамбергер уже сделал себе репутацию в Вене и не нуждается для своей славы в исполнении музыки, написанной специально для него, он будет петь только то, что имелось в опере, и не введет туда ничего постороннего”. Каков же был результат? Он не понравился, и это и не могло быть иначе. Теперь он раскаивается, но уже слишком поздно; он сегодня попросит мое рондо, а я не дам его ему. Я прекрасно могу использовать его в одной из своих опер. Но хуже всего то, что граф Розенберг и дирекция ничего не знали об этом и что это всё было лишь уловкой Сальери»{99}.

Похоже, Моцарт действительно считал, что все «итальяшки» в Вене сговорились против него и все его проблемы идут исключительно от них.

Биограф Бетховена Бернар Фоконнье пишет:

«В области оперы в Вене <…> великим маэстро был Антонио Сальери. Этот уважаемый музыкант, которого сомнительная романтическая традиция, инициированная Пушкиным, сделала убийцей Моцарта, в действительности был мастером в искусстве внушать почтение к своим талантам драматического композитора»{100}.

В статье «Антонио Сальери: по ту сторону легенды» Ива Вюйтса читаем:

«В 1785 году они создали вместе кантату “Для восстановления здоровья Офелии” (Per la ricuperata salute di Ofelia)[32]на текст да Понте, чтобы отметить “возвращение голоса” певицы Нэнси Сторэйс. Она была лучшей солисткой итальянской оперы, которой управлял Сальери, и исполняла партию Сюзанны в “Свадьбе Фигаро”.

Хотя Моцарт никогда и не входил в состав Общества музыкантов — по оплошности или по безденежью, — он регулярно приглашался туда для представления своих произведений. При этом Сальери, возглавлявший общество, имел решающее слово при выборе программ.

Выбор Моцарта — это доказательство большого доверия, так как концерты, организовывавшиеся в пользу семей умерших музыкантов, должны были собирать многочисленную публику.