Весной того же года маршал опять обращается с письмом к руководителям партии: снимите с меня наконец это хрущевское проклятье! В ответ — тишина. Пишет письмо Брежневу и Косыгину: у меня скоро юбилей, 70 лет, подходящий повод, чтобы отозвать все необоснованные обвинения. Молчание.

Вскоре случается так, что в этой истории придется поучаствовать и герою нашего повествования.

«Органы», которые продолжают контролировать каждый шаг Жукова, сигнализируют: он занялся писательством, работает над книгой мемуаров. Это вызывает панику сразу в нескольких ведомствах. «Историки» в Министерстве обороны опасаются, как бы воспоминания маршала не пошли вразрез с теми отшлифованными цензурой версиями военных операций, которые уже вошли в анналы. У Лубянки свои резоны для волнений: а вдруг обиженный автор брякнет что-нибудь «антисоветское»? Генсек вроде бы выжидает, молчит, но и у него «рыльце в пушку», ведь тоже выступал против Жукова на том октябрьском пленуме 1957 года, когда министра обороны снимали и изгоняли.

Вокруг рукописи, которую еще никто не видел, разгораются жаркие страсти.

Текст книги поступает в издательство Агентства печати «Новости» (АПН) еще в 1964 году. Его изучают — военные, представители спецслужб, партработники, историки, цензоры… Автору рекомендуют внести ряд исправлений, в основном они касаются его «субъективных оценок» некоторых событий войны и описываемых личностей.

Рукопись подвергается неоднократной переработке, все более или менее живое выхолащивается в угоду охранителям. Вопрос об издании книги неоднократно выносится на обсуждение Секретариата и Политбюро. Наверное, в этом смысле это самая уникальная, единственная в своем роде книга в СССР.

Отношение к Жукову в верхах медленно, но теплеет: его награждают орденом Ленина, начинают приглашать на разные памятные мероприятия. Наконец, в июне 1968 года сразу несколько отделов ЦК, в том числе Агитпроп, вносят предложение издать книгу на русском и иностранных языках. Конечно, если автор учтет новую порцию высказанных ему замечаний.

Машина вроде бы закрутилась. Но тут с подачи некоторых ретивых партийцев возникает еще одна проблема: автору рекомендовано отразить в своем произведении важную роль политработников в разгроме немецко-фашистских войск. Ясно, что при этом имеется в виду прежде всего «главный политработник» — Леонид Ильич Брежнев, занимавший в годы войны должность начальника политотдела 18-й армии и имевший звание полковника.

Настоящий фронтовик, боевой полководец Жуков, выслушав эти советы, пришел в негодование. Уж он-то хорошо знал истинную цену этим политработникам, которые в массе своей были всего лишь партийными надзирателями над командирами. Дописывать свою книгу категорически отказался. В издательстве АПН в очередной раз схватились за голову: два года работы пойдут коту под хвост. Руководство агентства обратилось в Агитпроп с предложением: а давайте устроим встречу фронтовика Яковлева с фронтовиком Жуковым — авось договорятся. В ЦК соглашаются.

В своих воспоминаниях Яковлев пишет, что компанию ему составил председатель правления АПН И. И. Удальцов. Но здесь, кажется, память его подвела, потому что в 1968 году Иван Иванович был еще советником-посланником в Праге, в агентство, кстати не без протекции Яковлева, он пришел два года спустя.

Так или иначе, а Жуков принял цековского чиновника. Вначале был неприступен и холоден, но затем вроде бы согласился выслушать его доводы. Когда речь зашла о тех замечаниях, которые поступили от военных из Минобороны, Георгий Константинович возбудился, стал бранить своих бывших коллег: подхалимы, бездари, трусы. И опять отказался дополнять свою книгу главой о политработниках. Разговор окончательно зашел в тупик, и Яковлев уже подумывал о том, что пора откланяться, но тут маршал вдруг спросил:

— А вы ведь тоже, кажется, фронтовик? Где воевали?

— На Волховском, морская пехота. Там же был тяжело ранен. Потом — госпиталь, инвалидность. Вот такие дела…

Жуков оживился, сам стал вспоминать те годы, эпизоды, связанные с обороной Ленинграда, бои на Волховском фронте. Называл имена командиров, детали военных операций…

Лед растаял. Беседа продолжалась почти на равных — маршала, творившего историю, и старшего лейтенанта, кормившего вшей в болотах под Ленинградом и Новгородом.

Знаменитый маршал — суровое лицо, упрямый подбородок, строгие глаза — на моих глазах превращался в человека, совсем не похожего на полководца. Он словно вернулся в ту войну. Мы слушали, затаив дыхание. Георгий Константинович ни словом не обмолвился о своей изоляции, но то, что он, не будучи особо словоохотливым, так разговорился, явно свидетельствовало, что он безмерно устал, хотел высказаться, излить, как говорят, душу[32].

Потом, словно вспомнив о том, зачем пожаловал Яковлев, Жуков спросил:

— А ты помнишь фамилии своего политрука и комиссара бригады?

Вопрос был с подковыркой: вот вы тут меня заставляете прославлять политработников, а сами-то небось такого же мнения о них.

— Помню, — сказал Яковлев. — Лапчинский и Кзенз.

— Ну и как они воевали?

— Нормально. Как все. Хорошие, храбрые люди.

Жуков усмехнулся, покачал головой, словно бы не до конца доверяя услышанному. Потом подумал немного, сказал:

— Я тоже вспомнил сейчас одного политработника, он заменил в бою убитого командира и справился. Но… — Маршал снова посуровел. — Но все равно стоял и стоять буду за единоначалие в армии. И вот что. Сам я писать главу о политработе не буду. Если хотите, пишите, а я добавлю, если что-то вспомню.

Вот так дело сдвинулось с мертвой точки. Хотя и впоследствии на пути рукописи в типографию проблемы возникали еще не раз. Сменивший Семичастного на посту главы КГБ Юрий Андропов тоже приложил свою руку к тому, чтобы показать, «кто в лавке хозяин». Так, в сентябре его люди нагнали страху на работников АПН, проведя там тотальную проверку с целью исключить возможность передачи рукописи за рубеж. Военные тоже вставляли палки в колеса, уж очень не хотелось Главпуру возвращать народу строптивого маршала.

Вопрос «О мемуарах Г. К. Жукова» на протяжении 1968 года не раз рассматривался на заседаниях Секретариата ЦК.

Но все равно в 1969 году книга «Воспоминания и размышления» была издана, а затем переиздавалась еще множество раз, став, как говорится, настоящим бестселлером. Правда, в первых изданиях разными цензорами было вымарано более ста страниц. И только в 90-е годы мемуары полководца вышли в свет без купюр.

На Старой площади все по-старому

Вышеизложенная история весьма показательна для тех лет. Инстанция и ее отделы очень внимательно следили за соблюдением «идеологической чистоты» в издаваемых книгах, театральных постановках, работах художников и скульпторов. И Александр Николаевич по своим должностям входил в число этих надзирателей. Эпизод с его участием в издании книги Г. К. Жукова случился, когда Яковлев уже был и. о. зав. отделом, то есть на излете 60-х.

А мы вернемся