Свет к этому времени приобрел красноватый оттенок, от которого воздух казался еще холоднее. Мужчины посмотрели на восток, их лица осветило утреннее солнце, а я поднял голову и увидел в глазах старика отражение светящейся горы.

Потом они оба выплеснули кофейную гущу на землю и дружно встали.

– Пора за работу, – сказал старик.

Молодой повернулся ко мне:

– Если хочешь, можем пристроить тебя на сбор хлопка.

– Нет, спасибо. Мне надо идти дальше. Благодарю за завтрак!

Старик отмахнулся:

– Ничего, мы только рады.

Они ушли. Небо на востоке полыхало ярким светом. И я тоже отправился в путь.

Вот и все. Конечно, отчасти я сознаю, почему мне так приятно вспоминать то утро. Но была во всем случившемся и неподвластная мне красота, которая, стоит вспомнить, до сих пор наполняет теплом мою душу.

I

В маленьком калифорнийском городишке было еще темно, когда два человека вышли из закусочной и надменной походкой зашагали по переулкам. Воздух полнился сладким ароматом гниющих фруктов с упаковочных фабрик. На углах зданий качались фонари, отбрасывая вниз голубоватый свет и движущиеся тени телефонных кабелей. Старые деревянные дома покойно стояли в тишине, угрюмо отражая грязными стеклами свет фонарей.

Оба человека были сходного телосложения, но один гораздо старше другого. Коротко остриженные волосы, синие джинсы. На старике бушлат, на молодом – синий свитер с высоким горлом. Они шли по темному переулку, и эхо их шагов громко разносилось среди деревянных домов. Молодой стал насвистывать «Не грусти, моя детка», а потом внезапно умолк.

– Когда уже эта мелодия из головы выйдет, будь она неладна? Весь день крутится, сил нет. Да еще старье какое!

Его спутник посмотрел на него:

– Ты боишься, Рут. Признай, ты до смерти напуган.

Они как раз проходили под голубым фонарем на углу. Лицо Рута посуровело, глаза сощурились, губы скривились в горькой усмешке.

– Вот еще!

Они снова нырнули в темноту, и его лицо тут же смягчилось.

– Жаль только, что я ничего в этих делах не смыслю. Ты-то уже бывалый, Дик. Ты знаешь, чего ждать. А я еще никогда этим не занимался.

– Глаза боятся – руки делают, – нравоучительно проговорил Дик. – По книжкам нипочем не научишься, надо на своей шкуре испытать.

Они перешли через железнодорожные рельсы. Впереди возвышался многоэтажный дом, усыпанный зелеными огнями.

– Темень-то какая, – сказал Рут. – Луна выйдет сегодня, а? Обычно выходит, когда такая темень. Ты первым речь будешь говорить, Дик?

– Нет, ты первый. У меня больше опыта. Я буду за ними присматривать и шлепну, если вздумают кусаться. Речь-то придумал уже?

– Конечно. Назубок выучил, до последнего слова. Записал на бумагу и вызубрил, так-то. Я слышал истории, когда ребята от страха ничего не могли вымолвить, а потом вдруг начинали тараторить, как ненормальные, и слова из них сыпались, точно из пожарного гидранта. Не-ет, я удачу пытать не стану, я все назубок выучил.

Вдалеке скорбно загудел поезд. Через минуту он выехал из-за поворота, и его жуткий свет понесся по рельсам. Мимо прогрохотали освещенные пассажирские вагоны. Дик проводил их взглядом.

– В этом немного народу, – довольно заметил он. – Ты вроде говорил, что твой старик – железнодорожник?

Рут попытался скрыть злобу и как можно беззаботнее ответил:

– Ну да, так и есть. Тормозной кондуктор он. Вышвырнул меня из дому, как только узнал про мои дела. Работу боится потерять. Он ничего не понял, как я ни пытался ему объяснить. Уперся рогом и выкинул меня из дому. – У Рута стал грустный голос, но он быстро сообразил, что дал слабину, и тут же исправился. – В этом их беда, – сурово проговорил он, – за деревьями леса не видят. Только бы с работы не погнали, а что на самом деле в стране происходит, не понимают. Боятся скинуть собственные оковы.

– Хорош! – оборвал его Дик. – Это ты ловко ввернул. Небось для речи?

– Нет, но могу и вставить, раз тебе понравилось.

Фонарей на улицах стало меньше. Вдоль дороги росла белая акация: город начинал сходить на нет, и природа брала свое. По обеим сторонам проселочной дороги стояло несколько домишек с запущенными садами.

– Боже, ну и темень! – повторил Рут. – Если неладное начнется, запросто можно удрать.

Дик фыркнул в поднятый воротник бушлата. Несколько минут они шли молча.

– А ты бы попытался сбежать, Дик? – спросил Рут.

– Нет уж! Это против правил. Случись что, мы должны держаться до последнего. Ты еще мальчишка. Будь твоя воля, сбежал бы – поминай как звали!

Рут тут же вспылил:

– Ишь, стреляный воробей нашелся! Можно подумать, сто человек собрал!

– Просто я уже всякого навидался, – сказал Дик.

Рут шел, понурив голову. Он тихо спросил:

– Дик, а ты бы точно не сбежал? Стоял бы и терпел?

– Конечно. Мне уже приходилось. Это приказ, ясно? О нас молва пойдет. – Он уставился на Рута в темноте. – А чего это ты расспрашиваешь, сопляк? Боишься, что сбежишь? Если боишься, тебе тут не место.

Рут вздрогнул.

– Слушай, Дик, ты славный малый, ты ведь никому не расскажешь? Это мое первое испытание, я еще ни разу ничего такого не делал. Откуда же мне знать, как я поступлю, когда меня дубинкой по лицу начнут лупить? И разве может кто-то знать? Я все-таки думаю, что не сбегу. Я очень постараюсь.

– Ладно, брось ты эти разговоры. Но помни: попробуешь сбежать, я тебя живо сдам. У нас трусам не место. Усвой это хорошенько, щенок.

– Понял, понял. Хватит меня сопляком да щенком обзывать, не перегибай палку.

Заросли акаций вдоль дороги становились все гуще. Ветер тихонько шелестел в листьях, возле какого-то дома залаяла собака. В воздухе стал появляться легкий туман, и звезды быстро заволокло.

– У тебя точно все готово? – спросил Дик. – Лампы? Брошюры? Это ведь тебе поручили, не мне.

– Да я еще днем все приготовил, – ответил Рут. – Плакаты только не развесил, но они на месте, в ящике лежат.

– Керосину в лампы подлил?

– А то! Слушай, Дик, нас ведь наверняка уже сдали, а?

– Конечно. Без доносчиков никогда не обходится.

– А про налет не слыхал?

– Да как бы я услыхал? Думаешь, они мне заранее докладывают: мол, сегодня придем и надаем вам по шеям? Держи себя в руках, Рут. Того и гляди обмочишься со страху. Заканчивай эти разговоры, а то мне самому не по себе станет.

II

Они подошли к невысокому квадратному зданию, черному и зловещему в темноте. Их шаги загрохотали по дощатому тротуару.