Варваре становилось стыдно от своих подозрений, и тогда она с особым вниманием слушала отшельника.

А говорил Агафон о христианском учении, о древней народной мудрости, о почтении к земле своей и о далеких странах, где живут люди в добре и радости. О благословенной Богом земле — Беловодье — обители счастья и света, которую давно ищут отчаявшиеся и обиженные…

Агафон поблагодарил Варвару за подарок и уселся на лавку.

— Вижу, девка, лежит у тебя на сердце камень, гнетет тебя. Правду ли говорю? — спросил он.

— Правду, — ответила Варя.

— Никак лихой люд на деревню вашу приходил?

— Да-да, — удивленно подтвердила девушка.

Дед Агафон прикрыл глаза, расслабился и неживым голосом произнес:

— Вижу… Вот они, их много, они подходят к терему… Стрельцы отбили нападение… Дюжий разбойник тащит девицу в лес. Она кричит… Девица… Так это же ты! Вот лес, злодей хочет снасильничать и убить тебя… Но… Защитил тебя твой ангел-хранитель, не то худо бы пришлось.

— Как?.. Как ты узнал это? — изумилась Варя.

Такого еще она не видывала. Иногда старец мог угадывать, предчувствовать грядущие события, и пророчества эти нередко сбывались. Порой очень точно угадывал он события прошедшие. Но сейчас он говорил как по писаному.

— Кто избран для служенья, тому великая цепь событий — книга открытая, — сказал Агафон красиво, с выражением. — И только посвященные владеют грамотой, чтобы читать книгу судьбы.

— А я смогу когда-нибудь овладеть ей? — с замиранием сердца спросила Варвара.

— Коли помыслы у тебя чисты и готова ты надлежащее упорство проявить — почему бы и нет?

— А можешь ты сказать, что с тем, кто спас меня, стало?

— Ничего нет проще. Зовут его Гришка, сын Николая. Пока молод и глуп, но со временем поумнеет. Тощ, высок… Кстати, вон тот парень, что остановился в дверях избушки, очень уж на него походит…

Варвара быстро оглянулась и увидела в дверном проеме, что в дверях действительно стоял долговязый парень. Точно он, Гришка! От неожиданности она чуть не потеряла дар речи.

Парень вошел в избу и, когда увидел Варвару, рот его в удивлении приоткрылся.

— Ну вот, дети мои, опять вы встретились, — по-доброму улыбнулся Агафон.

Варвара шагнула навстречу Гришке и, будто не веря в то, что он здесь находится на самом деле, легонько коснулась пальцами его щеки.

— Настоящий, не боись, — пробурчал отшельник. — Тоже, случаем, к деду Агафону занесло.

— Так это… Так это он тебе рассказал обо всем? — спросила она.

— А то кто же?

— А я поверила, что ты все угадал! — воскликнула возмущенная Варя.

— Признаю, что в порыве благом поведал тебе то, что рассказал мне сей отрок, — глаза Агафона смеялись.

— Ну, а пророчества…

— Пророчества? Будут тебе и пророчества, — пообещал дед.

Он взял серебряное блюдо, поставил его на пол, зачерпнул из кадки воды и вылил на серебро.

— Серебро, вода, мысль, — взял старец Варвару и Гришку за руки. — Смотрите в воду! Вода — мать сущего, все, что было, все, что будет вобрано в ней, равно как и то, чего не было и чему Богом быть положено. Смотрите!

Варвара застыла каменным идолом и ощущала лишь растущее тепло ладони Агафона. Варя отдернула бы руку, да двинуться не могла. Смотрела она в воду, но воды не видела. А видела скалы, неприютный край, голубое небо и как она (это точно была она!) стоит у обрыва. Запястье её сжимает чья-то рука. Не Агафона, кого-то другого. На сердце — спокойствие и радость.

Девушка очнулась и встряхнула головой. Неуютный пейзаж исчез, снова она была в избе вместе с колдуном и Гришкой.

— Кто что видел, — произнес отшельник, — то пускай при нем и останется. А я скажу, что судьбы ваши тесно переплетены. Вам решать, как будет — сгорите ли, как желтый лист, в пламени, коль слабы окажетесь, или, коль сильны духом, идти вам в края далекие-неведомые, где может сбыться то, о чем думалось и мечталось.

Варвара бросила косой взгляд на растерянного, взъерошенного Гришку, чувствуя, что уши ее пылают. Сердце билось учащенно, в голове стучала мысль — неужели это и есть мой суженый?

Агафон ласково взял ее ладонь и соединил с Гришкиной…

Солнце клонилось за лес, и ночь готовилась овладеть миром.

Варвара вернулась домой. Голова ее была легка, девушка будто опьянела. Управляющий сидел на крыльце и, как всегда, что-то жевал. Рыжий Бориска стоял рядом, опершись о резную, бутылочной формы, колонну, поддерживающую навес над крыльцом.

— Смотри-ка, Бориска! Ха, любовь твоя пришла. Опять по лесу бродила. И не надоело ей? Задерут ее волки, точно задерут.

— Невелика потеря, — махнул рукой Бориска.

— Ну да, для тебя невелика. А мне ответ держать. Ведь самому воеводе она приглянулась. Он ее ласкал, а потом самолично за косы таскал. За косы не каждую бабу воевода таскать станет, — сказал Ефим.

— Да уж, не каждую.

— А ягод она мало собирает, — покачал головой управляющий.

— Да уж, мало.

— Слухай, Бориска, а может, она вовсе и не по ягоды ходит?

— А чего, по грибы, что ль?

— А может, она веселье какое в лесу нашла.

— Да брось, с кем? Вон, глухомань вокруг. Разве только с ведмедем ей развлекаться.

— Ха, с ведмедем, говоришь? Ну что ж, — Ефим подозрительно посмотрел в сторону хаты, где скрылась Варвара. — Может, и с ведмедем. Он тоже разный бывает. Повстречать бы одного такого. Как думаешь, Бориска? Что нам хозяин за евонную шкуру даст?..

* * *

Кабак располагался на окраине городка, впритык к главной дороге, ведущей в сторону Первопрестольной.

Здесь всегда было людно. Захаживали в кабак и крестьяне, и служивые, собирался и темный сброд, шаливший с кистенем, появлялся изредка и беглый люд. Частыми гостями были купцы, которые били по рукам и заключали договора на мед, пеньку да добротное аглицкое сукно. Богатые и бедные, честные и воры — никто не брезговал этим местом, поскольку здесь было все, чтобы потрафить и тем, и другим. А потому дела у Хромого Иосифа — хозяина этого заведения — шли хорошо и поводов жаловаться на жизнь у него не имелось.

Посетителям, исходя из того, насколько полнились деньгой их карманы, подавали тут кулебяки, и пряженые, подовые пироги с мясом и яйцами да салом, битые огромные караваи, сырники, уху, соусы, птицу. Испокон веков любил русский человек поесть от пуза. Но еще больше любил он выпить, поэтому лились здесь рекой брага и буза, меды и иностранные вина.

Однако наибольшим уважением пользовалась горькая водка. Настолько прилипла она к русскому имени, что казалось, здесь и была изобретена, хотя это было совершенно не так, и пришла она в Россию из далекой Генуи, чьи жители долго хранили секрет этого напитка, изобретенного ими ещё в двенадцатом веке. Сами генуэзцы употребляли его лишь изредка и в основном как снадобье, по ложечке.