Она, пританцовывая, подбежала к маленькому зеркалу. Из зеркала на нее взглянуло веснушчатое лицо с острым подбородком и серьезными серыми глазами.

— Ты всего лишь Аня из Зеленых Мезонинов, — сказала она строго, — и я вижу тебя такой, какая ты есть, даже когда ты пытаешься вообразить, что ты леди Корделия. Но в миллион раз лучше быть Аней из Зеленых Мезонинов, чем Аней из ниоткуда, правда?

Она наклонилась, любовно поцеловала свое отражение в зеркале и отошла к открытому окну.

— Дорогая Снежная Королева, добрый вечер! Добрый вечер, дорогие березки в долине. Добрый вечер, дорогой серый дом на холме. Интересно, станет ли Диана моей задушевной подругой? Я надеюсь, станет, я буду ее очень любить. Но я не должна забывать Кейти Морис и Виолетту. Это очень бы их обидело, а я не хочу задевать чьи-либо чувства, даже чувства девочки из книжного шкафа или девочки-эха. Я должна вспоминать о них каждый день и посылать им поцелуй.

Аня кончиками пальцев послала несколько воздушных поцелуев в сторону цветущей вишни и затем, положив подбородок на руки, с наслаждением погрузилась в сладкие мечты.

Прошло две недели с момента появления Ани в Зеленых Мезонинах, а миссис Линд еще не явилась, чтобы как следует ее рассмотреть. Впрочем, нужно сказать, в оправдание миссис Рейчел, что была она в том не виновата. Тяжелый не по сезону грипп заставил эту достойную женщину оставаться дома со времени ее последнего визита в Зеленые Мезонины. Миссис Рейчел болела нечасто и питала явное презрение к людям слабого здоровья, но грипп, по ее убеждению, не был обычной болезнью и следовало видеть в нем определенного рода кару Божью. Но, как только доктор позволил ей выходить из дома, она поспешила в Зеленые Мезонины, разрываясь от любопытства и желания увидеть сироту, о которой по Авонлее кружили всякого рода истории и догадки.

В прошедшие две недели Аня не теряла зря ни минуты: она уже знала каждое дерево и каждый кустик около дома. Она обнаружила, что за яблоневым садом начинается тропинка, ведущая к лесу, и исследовала ее до самого конца. Тропинка эта бежала вдоль прелестных изгибов ручья, через мостик, среди зарослей пихты и под сводами сплетающихся между собой диких вишен, потом петляла по уголкам, густо поросшим папоротниками, и терялась под покачивающимися кронами кленов и рябин.

Аня подружилась и с источником в долине — чудесно глубоким, чистым и необыкновенно холодным. Он был обложен гладкими плитами красного песчаника, а вокруг росли папоротники, похожие на огромные ладони. А за ним был бревенчатый мостик через ручей.

Этот мостик повел легкие Анины ножки к поросшему лесом холму, где под высокими густыми елями и пихтами царили вечные сумерки. Здесь росли мириады нежных ландышей, этих скромных и прелестных лесных цветов, да кое-где попадались бледные воздушные перелески,[2]словно души прошлогодних цветов. Тонкие паутинки сверкали, будто нити серебра, между деревьями, а сучья и шишки елей, казалось, дружески шептались между собой.

Все эти восхитительные путешествия совершались в те часы, когда ей разрешалось поиграть. По возвращении Аня засыпала Мэтью и Мариллу рассказами о своих «открытиях». Мэтью, разумеется, не жаловался, он слушал все с безмолвной и довольной улыбкой. Марилла не возражала против «болтовни», пока не обнаруживала, что сама слишком увлеченно слушает. Тогда она обычно поспешно заставляла Аню замолчать, резко приказав "придержать язык".

Когда миссис Линд пришла в Зеленые Мезонины, Аня была в саду, блуждая как вздумается по буйным колышущимся зеленым травам, расцвеченным красноватым вечерним солнцем. Так что у почтенной доброй дамы была отличная возможность всесторонне обсудить свою болезнь, расписав каждую боль и биение сердца с таким очевидным удовольствием, что Марилла подумала, что даже грипп может принести удовлетворение. Когда все подробности были исчерпаны, миссис Рейчел обратилась к главной цели своего визита:

— Я слышала удивительные вещи о вас с Мэтью.

— Я думаю, ты удивлена не больше, чем я сама, — сказала Марилла. — Я только сейчас начинаю приходить в себя.

— Ужасно, что произошла такая ошибка, — сказала миссис Рейчел сочувственно. — И вы не могли отправить ее обратно?

— Думаю, что могли, но мы решили не делать этого. Мэтью она приглянулась. Да мне и самой она нравится, хотя должна признать, что есть у нее и недостатки. Наш дом словно ожил. Она и в самом деле милое создание.

Марилла сказала больше, чем собиралась, потому что прочла явное неодобрение в лице миссис Рейчел.

— Вы взяли на себя огромную ответственность, — сказала почтенная дама мрачно, — особенно потому, что вы никогда не имели дела с детьми. Я полагаю, вы мало знаете о ней и ее характере, и нельзя заранее угадать, каким окажется этот ребенок. Но я, конечно, не хочу напугать вас, Марилла.

— Это и невозможно, — сухо отрезала Марилла. — Если уж я на что-то решаюсь, то не отступаю. Тебе, наверное, хочется взглянуть на Аню? Я позову ее.

Аня вбежала в комнату. Лицо ее еще сияло восторгом нового «открытия», сделанного в саду. Но, смущенная тем, что неожиданно оказалась в обществе незнакомой особы, она растерянно остановилась в дверях. Несомненно, она выглядела очень странно в коротком тесном платье из жесткой ткани, привезенном из приюта; торчавшие из-под него ноги казались неуклюже длинными. Веснушки ее были многочисленнее и заметнее, чем обычно. Непокрытые, растрепанные ветром волосы были в поразительно великолепном беспорядке; они никогда не казались более рыжими, чем в этот момент.

— Да-а, выбрали тебя не за красоту, это точно, — таков был выразительный комментарий миссис Рейчел Линд. Миссис Рейчел была одной из тех восхитительных и всеми любимых особ, которые гордятся тем, что выражают свое мнение прямо и открыто. — Она ужасно тощая и некрасивая, Марилла. Иди сюда, детка, и дай мне тебя рассмотреть. Господи помилуй, да видал ли кто столько веснушек? А волосы — красные, прямо морковка! Подойди сюда, детка, слышишь?

Аня «подошла», но совсем не так, как ожидала почтенная дама. Одним прыжком она перенеслась через кухню и остановилась перед миссис Рейчел с красным от гнева лицом; губы ее кривились, и вся тоненькая фигурка дрожала с головы до ног.

— Я вас ненавижу! — закричала она, задыхаясь и топая ногой. — Я вас ненавижу, ненавижу, ненавижу… — Она топала все сильнее с каждым очередным утверждением ненависти. — Как вы смеете называть меня тощей и некрасивой? Как вы смеете говорить, что у меня веснушки и рыжие волосы? Вы грубая, невоспитанная, бесчувственная женщина!

— Аня! — воскликнула Марилла в ужасе.

Но Аня продолжала бесстрашно смотреть в лицо миссис Рейчел, с поднятой головой, сверкающими глазами, сжатыми кулачками. Яростное раздражение исходило от всей ее фигурки.

— Как вы смеете говорить такое обо мне? — повторяла она неистово. — Как бы вам понравилось, если бы вы услышали такое о себе? Как бы вам понравилось, если бы вам сказали, что вы толстая и неуклюжая и что у вас, вероятно, нет даже искры воображения! Меня не волнует, если я даже и раню ваши чувства, когда это говорю! Я даже хочу их ранить. Вы ранили мои чувства еще сильнее, чем их когда-либо ранил пьяный муж миссис Томас. И я никогда не прощу вам этого, никогда, никогда!