Не меньше Боккаччо восхищается Гуго IV византийский автор Никифор Григора, посвятивший ему свой энкомий. Конечно, энкомий — это совершенно особый литературный жанр, и относиться к нему следует с большой осторожностью. Однако не менее лестно византийский интеллектуал отзывается о Кипре и в своей «Ромейской истории»[102]. Обращает на себя внимание также тот факт, что Григора воспевает не только богатства Кипра, его благосостояние, справедливость, законность и добропорядочность государства, источником которых был король Гуго IV. Он постоянно говорит о красоте, которая всегда окружает короля, о его доброжелательности к иностранцам, обредшим на острове и пристанище и покой, избегнув страданий и плена в других землях и государствах. Григора замечает: «... земля Кипра и приветлива, и светла и приносит радость не только телу, но и душам». Рассказывая о «страдальцах», радушно принятых кипрским королем, Григора явно намекает на византийцев-антипаламитов, действительно нашедших приют при дворе Гуго IV. Еще Григора подчеркивает: «Ты (Гуго IV — С. Б.) поразил своими благостными речами всех; ты легко и давно ведешь и привлекаешь к себе тех, кто разумен и мудр, кто всегда слышит от прибывающих и рассказывающих об этом и многом другом; особенно же говорят, что от самого вида твоего и от милости очей приходит тотчас то, что очаровывает души слушателей — некая несказанная радость. И мы видим, что это происходит от солнечных лучей небесного светила»[103]. Сам Григора, впрочем, также, как и Боккаччо, никогда не бывал на Кипре. И тот и другой принадлежат к тому разряду иностранцев, которые много слышали о кипрском монархе от других и восхищались им, не будучи лично с ним знакомы. Но Боккаччо состоял в постоянной переписке с Гуго IV, о чем есть свидетельства в уже упомянутом нами письме; Григора же имел друзей, настроенных антипаламитски и нашедших убежище при кипрском дворе. О гостеприимстве, оказанном его друзьям на Кипре, византиец вспоминает с особой теплотой и благодарностью[104]. Одним из них был грек-киприот Георгий Лапиф, автор философских трактатов и моралистических поэм, создатель антиисихастского кружка на Кипре, в который вошли многие византийские ученые и интеллектуалы. Лапиф, как известно, был хорошо знаком с Гуго IV, состоял в постоянной переписке с Никифором Григоров, Григорием Акиндином и с византийской принцессой Ириной-Евлогией Хумненой Палеологиной, За разъяснениями по философским вопросам к нему обращался Варлаам Калабрийский[105].

Для византийского интеллектуала особенно важно было то, что кипрский король был открыт для постижения мудрости других народов и одним из первых понял необходимость разносторонних знаний для правителя. Григора намекает, что при дворе Гуго IV находились арабские ученые из Египта, которые пользовались покровительством кипрского монарха[106]. И именно Гуго IV, по сведениям того же автора, принадлежат слова, которые говорят сами за себя: «Правители становится мудрыми в обществе мудрых»[107].

К сожалению, имен людей, вошедших в кружок Георгия Лапифа, мы фактически не знаем. Разве что, можно вспомнить об упоминании Никифором Григорой в его «Истории» имени его ученика Григория Агафангела, пребывавшего на Кипре в течение трех лет, встречавшегося с Лапифом и его единомышленниками и хорошо представлявшего светскую культурную жизнь при дворе Гуго IV. Агафангел являлся, по видимости, одним из основных информаторов Гриторы о происходящем на Кипре. Какова была интерпретация этой информации, мы уже знаем. Среди беженцев-антипаламитов находился также митрополит Сидонский Кирилл, прибывший на остров в 1355 г.[108] По словам Никофора Григоры, и сам руководитель антиисихастского кружка Георгий Лапиф, и его друзья были не только хорошо известны кипрскому монарху, но и находились непосредственно рядом с ним. Гуго очень уважал и ценил Лапифа, часто приглашал его к себе и получал истинное наслаждение, наблюдая, как тот ведет дискуссии и обезоруживает своих оппонентов неопровержимыми аргументами. Григора также утверждает, что кипрский монарх наслаждался образованностью и речью Лапифа и хотел набраться от него и латинской, и греческой премудрости, ибо тот являлся носителем обеих и «многоопытен в мудрости и языке обеих наций»[109]. Сам король, по сведениям византийского автора, также обладал серьезными познаниями в латинской философии и всегда держал при себе латинских мудрецов[110].

Косвенным доказательством тому является присутствие при дворе теологов Парижского университета, ставших затем иерархами латинской церкви на Востоке: Элиаса де Набино, архиепископа Никосии, и иерусалимских патриархов Раймонда Беквини и Петра Палодского[111]. Особым расположением монарха пользовался также папский нунций кармелит Петр Томас, которого он ценил прежде всего как теолога: «Даже если бы Вы не были папским нунцием и епископом, — передает слова Гуго IV, обращенные к Петру Томасу, Филипп де Мезьер, — тем не менее, за то, что Вы — магистр теологии, и за Ваши доблестные дела мы хотели бы почитать Вас»[112].