Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что меньше всего волновало кинематографистов начала 80-х гг., так это чудо человеческого мужества. Все действовавшие авторы того времени соблюдали правила игры, что нашло отражение в выборе тем и героев. Разве раньше мог бы стать главным героем фильма для детей персонаж, который выдал секрет своих тайных товарищей? Мальчиш-Кибальчиш, например, предпочёл погибнуть, но не выдал военную тайну. А теперь – пожалуйста, «Чёрная курица, или Подземные жители» (реж. Виктор Гресь, 1980) – экранизация литературной сказки Антония Погорельского. Все рецензенты отмечали, что детям этот фильм будет понятнее, если рядом их родители. Ведь ребёнку в истории мальчика Алёши, получившего от курицы Чернушки сверхъестественный дар, не всё ясно (например: курица Чернушка, точнее, маленький человечек, который в неё превращается, – это положительный персонаж или отрицательный?). Но в те времена, когда в СССР уже многие увлекались гороскопами и уфологией, вновь стало актуальным напомнить о том, что всё, приобретённое не своим трудом, а полученное с помощью потусторонних сил (чёрная курица – распространённый предмет оккультного жертвоприношения), счастья не приносит. Примерно та же мысль прозвучала ещё в фильме «Старая, старая сказка». (Помню, как мне, посмотревшей эту картину в семь лет, было непонятно, почему у фильма печальный конец, ведь в сказке Андерсена «Огниво» всё кончается хорошо? Но фильм всё равно понравился, «потому что красивый». Впрочем, об этом фильме – позже.) Таким образом, критики сочли, что не вполне понятная картина, с не явственно выраженной парадигмой добра и зла, вызывает потребность в разъяснении, следовательно, в интеллектуальном общении с родителями. «Может быть, таким и должно быть семейное кино?»[50] – вопрошал Валентин Михалкович.
Кстати, вроде бы давно выясненный вопрос о том, почему советская киносказка не должна быть страшной, начал ставиться под сомнение. Вот мнение Рыцарева: «Зверёныш рождается с инстинктом самосохранения, с чувством страха. Человек этого чувства от рождения лишён. Да не покажется вам парадоксальным, в нём надо его воспитать. Вот малыш плачет, идёт по тёмной лестнице. Родители его начинают убеждать: “Да ничего там страшного нет”. Это неверно. Тёмная лестница – это страшно. И пусть малыш преодолеет этот страх, победит его. <…> У детей нельзя гасить чувство опасности. Это тренировка психики ребёнка. Нам же с вами не надо друг друга убеждать, что в жизни его ожидает достаточное количество сложностей»[51].
Утверждение о врождённом отсутствии у человека чувства опасности весьма спорно. Логичнее предположить, что первая эмоция человека в момент его появления на свет – это именно страх: от непонимания того, что происходит, почему всё стало не так, как обычно, и т. п. Не что иное, как страх, препятствует, например, прощению: несмотря на искреннее раскаяние, допустим, изменника, его жертву всё равно не покидает чувство недоверия и опасение повторения измены. Цель педагогического воздействия – воспитание не бесшабашности, а сознательного преодоления страха. И школьника следует подготовить к реальным жизненным трудностям, а не к фантастическим. Советская педагогика и детская литература далеко не во всём преуспела на этом поприще, о чём позже. Ведь рассказ о предстоящих житейских трудностях и убедительный пример их преодоления героем детской книги или фильма немыслим без обращения к каким-то темам, и во «взрослом» кино не особенно желательным; здесь не обойтись без современного социального положительного героя. Однако облик некоторых современных подростков – в облачении «готов», с рюкзачками в виде гробиков с крестиком, с брелоками в виде черепов и сатанинских трёхгранных стилетов, с монструозными татуировками – показывает, что современные киносказки в 3D неплохо подготовили их психику к жестоким визуальным образам. И есть сомнения, что «подготовленная психика» таких юнцов может выдержать испытание реальными страхами современной войны или антитеррористической операции. Что-то не видно таких ребят ни в десанте, ни в спецназе… Впрочем, вернёмся в послеоттепельный период.
В борьбе за зрителя отдельным избранным и проверенным режиссёрам разрешалось брать сюжеты, требующие аутентичности, чем они пользовались при любой возможности. Так, прижизненный классик научно-популярного кино Александр Згуриди поставил экранизацию сказки Редьярда Киплинга «Рикки-Тикки-Тави» не где-нибудь на Кавказе, а в настоящей Индии. Фильм Бориса Рыцарева «Ученик лекаря» снимался в Румынии, в столице легендарного графа Дракулы Сигишоаре. Фильм «Русалочка» (реж. Владимир Бычков, 1976) по мотивам сказок Г.-Х. Андерсена был снят совместно с Болгарией, «Сказка странствий» (реж. Александр Митта, 1983) – совместно с В/О «Совинфильм», «Баррандов» и «Букурешть», «Приключения Али-Бабы и сорока разбойников» (реж. Латиф Файзиев и Умеш Мехра, 1979) – совместно с Индией. Тахир Сабиров после успеха в 1984 г. фильма «И ещё одна ночь Шахерезады» поставил два сиквела – «Новые сказки Шахерезады» (1986) и «Последняя сказка Шахерезады» (1987) – совместно с Сирией. Вообще мотивы сказок «Тысяча и одной ночи» так или иначе использовались в советском кино и раньше – в фильмах «Старик Хоттабыч» (реж. Геннадий Казанский, 1956) и «Волшебная лампа Аладдина» (реж. Борис Рыцарев, 1966), «Калиф-аист» (реж. Валерий Храмов, 1968). Много лет спустя, в 2011 г., в рамках Специальной программы правительства Москвы по созданию отечественных телефильмов был снят фильм-сказка «Последний Джинн» (реж. Сергей Борчуков): действие происходит в наши дни, но в этой картине по сценарию Аркадия Тимма из бутылки вылетают сразу