В доспехах непривычно, но для своего массивного вида они легкие, все же кость – не железо. Интересно, смогут защитить от стрелы или пули? Вряд ли… Но от удара дубиной спасут, а это немало. И от челюстей какой-нибудь гадины уберегут, хотя после можно будет выбросить. Зато будет кому выбрасывать.

По дороге вручил Кате связку с арбалетными болтами, учу стрелять. Арбалет плюет стрелы в грибы, чаши для огня, обломки плит, барельефы, один раз даже в рычуна, но тот удрал прежде, чем туда прилетел болт. И к лучшему. А то убежал бы с болтом в заднице, а болтов дефицит.

Тиски коридоров раздвинулись, даже дышать легче, словно вместе с туннелями стали шире легкие.

Фигурка Бориса в плаще с видом от третьего лица такая привычная, часто увлекаюсь, воображая его своим аватаром, будто каждое его движение направлено мною.

– Интересно, что он чувствует? – шепнула Катя. – О чем думает?

– Сам бы хотел знать. Или не хотел…

– С ним спокойно. Как за стеной.

– Нравится?

Катя тихонько захихикала, локоток пихает в ребра панциря.

– Отелло!

– Не… С ним почти как с отцом. Болтаем, будто не в Руинах, бдительности ноль, а он всегда начеку. За всем следит, просчитывает, из какой щели какая тварь может выскочить, против каждой у него средство. Крыша лопнет держать все это под контролем. Я бы сдох от нервов раньше, чем от монстров.

– А что будет без него?

– Давай не думать об этом.

– Давай.

Устроились на привал, я ушел отлить в соседний коридор, так бы просто отвернулся и зажурчал, но теперь с нами Катя, иду подальше, чтоб не услышала.

Стена осквернена, поздравляю себя с облегчением, затягиваю ремень, посвистываю, но тут… жалобный писк. Умолкаю. Пищит вновь и вновь – из пробоины в стене чуть дальше.

Осторожно заглядываю за кирпичи.

Завал. Рухнули плиты размером с микроволновки, одна придавила хвост мыши размером с упитанную крысу. И все же мышь.

Точнее, смышь.

Смышей в Руинах тьма. Путешествуя с Борисом, а затем и с Катей, то и дело видел мелких серых грызунов, исчезали белыми вспышками, но такую огромную вижу впервые.

Борис рассказывал, хвосты смышей – источники силы. Если пережать чересчур, смышь не сможет телепортироваться.

Похоже, здоровячку не повезло.

Судя по грязной растрепанной шерстке, прижат давно, визг усталый, но повторяется упрямо, хвост вдавило почти весь, смышь не может даже развернуться, чтобы прогрызть и процарапать ловушку.

– Бедняга…

Мордочка повернулась ко мне, писк оборвался. Подхожу ближе, частые бумы в груди. Круглые черные бусинки с белыми звездочками смотрят на меня, в них не тупой животный страх, а какие-то мысли насчет меня. Почему-то думаю об этом смыше в мужском роде.

– Сейчас, милый.

Пальцы с трудом залезают под плиту, в трещины, мускулы разом в напряг, из горла натужный звук. Корячусь долго, доспехи мешают, смыш по-прежнему смотрит в глаза, извернувшись и задрав мордочку, слабо пискнул, словно в поддержку. Но я сдаюсь, задница ударилась о пол, черепа наплечников клацнули, изо рта пар, гляжу на смыша виновато.

– Погоди, родной… Щас сообразим…

Стягиваю со спины рюкзак, роюсь, оттуда вылезает короткая монтировка из числа пожитков убитого мною Курта. Парочка стальных зубов, почти мышиные резцы, вонзились в щель меж плитой и полом, хватаю фомку обеими руками, мышцы вздуваются, треск, плита оторвалась чуть-чуть, но в тот же миг завал осветило, будто пыхнул фотоаппарат, и я оказался один.

Руки расслабились.

Оглядываюсь. Никого. Мрачно, с потолков капает, но губы трогает улыбка, сейчас этот упитанный малыш родился заново, бежит где-то, задыхаясь от счастья, не веря, что жизнь еще не заканчивается, от этого счастья достается кусочек и мне.

– Беги, малыш. Удачи.

Монтировка в рюкзак. Встаю, рюкзак возвращается на лопатки костяного панциря. Где-то часто хлюпают шаги, выхожу из заваленной комнаты, по коридору ко мне бегут Борис и Катя.

– Живой, – выдохнул Борис, замедляясь.

– Уже паниковать начали! – сказала Катя с ноткой обвинения, остановилась, ладонь забросила волосы за голову, протяжный выдох, щечки вздулись.

– Простите, ребята, я свинья, – сказал я, но улыбка не сходит, будто вижу вторым зрением коридоры глазами мчащегося спасенного зверька. – Тут завал, решил проверить, нет ли чего полезного. Увы… Еще и вас растревожил.

Борис заглянул в брешь мельком.

– Молодец, искать тайники надо. Но в следующий раз предупреждай, чтоб не сидели на иголках.

– О'кей.

Возвращаемся к костру, там ждет горячий суп в металлических кружках, Борис просто кудесник. А заодно Дед Мороз: подарил детишкам сончас. Катю от дежурства освободили, а сами дремали по очереди, каждый по тридцать минут, сначала Борис, потом я.

Засыпаю лицом к стене, доспехи в сторонке, костер, потрескивая, греет спину, на залитых огненным светом плитах колышется моя бревноподобная тень.

Из трещины в полу перед носом вылезает острый носик, блеснули кончики резцов. За край щели цепляются коготки. На меня уставились черные жемчужинки, в них отражения меня.

Не сомневаюсь: он самый.

Сон как сдуло, приподнимаю туловище, озираюсь на Бориса, тот сидит спиной к нам, опираясь на дробовик, как мудрец на посох, из-за силуэта плывут колечки табачного дыма. Ложусь на место, наши со зверьком взгляды вновь встречаются. Смыш выбирается из трещины – да, точно он, огромный, словно крыса, – семенит ко мне, носик обнюхивает мое лицо, усики щекочут, улыбаюсь.

Пальцы вынимают из кармана штанов хлебную корочку, угощение подплывает к мордочке, зверек увлекается. С умилением наблюдаю, как смыш вертит в передних лапках, зубки обтесывают со всех сторон, усики шевелятся смешно.

«Друг».

Эта мысль прозвучала в голове. Уверен, не моя.

«Друг».

Да, не моя. Похоже, малыш еще и телепат. Но я не против. Послание прозвучало вкрадчиво, не нарушая мой ход мыслей.

«Друг».

Как мурлыканье кота, повторяется, убаюкивает… Наблюдая, как смыш уменьшает корочку, слушаю «дружную» мантру, засыпаю, ресницы расцепить в итоге не получается, как стальные крючья, беспамятство глотает.

– Пора.

Расталкивает Борис, просыпаюсь мгновенно, бодрый как огурец, словно дрых сутки. Катя зевает, изящно потягиваясь. Пушистого друга, разумеется, нет.

Но надеюсь, еще встретимся.

Наткнулись на низкорослого руинца в толстом плаще, такой не пробьешь и копьем, лица под тенью капюшона я не разглядел, лишь золотые зубы блестят ярко. Назвался торговцем. Распахнул плащ, изнанка усеяна карманами, набиты всяким. Глаза разбегаются, не знаю больше половины товаров, но от них исходит энергия, уверен, каждая вещь приносит огромную пользу.