Раздалось мягкое «мур-р-р», и из-под края наружного дверного занавеса один за другим бесшумно проскользнули котята, которых она встретила в саду. Здесь они, видимо, были дома, поскольку стали носиться прыжками друг за другом по кровати, скача через нее, затем перепрыгнули с ее края на крышку туалетного столика, где мягко приземлились и с легкостью, свидетельствующей о долгой практике, прошлись среди флаконов и баночек, стоящих на нем. Наконец они вернулись на кровать и свернулись там клубочками; один из них сонно взирал на Талахасси над выгнутой спинкой другого, как бы спрашивая, почему она не присоединяется к ним.

Но ей спать вовсе не хотелось. Кусок ткани, обнаруженный ею на скамейке возле купальни, с трудом удалось использовать в качестве одежды, и она не рисковала вылезать из него. И не желала вновь брать парик, который теперь находился на подставке перед зеркалом — приподнятая голова кобры на диадеме, казалось, следила за ней сознательным взглядом маленьких алмазных глаз. Идия, вернувшаяся за подносом, на котором приносила ужин, ободряюще улыбнулась Талахасси и протянула руку к чаше светильника в форме свечи, не касаясь его светящейся поверхности. Когда она опустила пальцы вдоль него, свет померк. Талахасси поняла инструкцию, поданную в виде простого жеста, улыбнулась в ответ и кивнула.

Тотчас же ее потянуло ко сну. Это был длинный день — или, может быть, дни. Впервые она задала себе вопрос, когда она выскользнула из ткани и нырнула в кровать, стараясь не беспокоить котят, что же произошло там, в ее собственном времени и месте. Как они объяснят ее исчезновение? Решат ли они, что она взяла не только их таинственную находку, но и жезл? Что же касается доктора Кэри, подумала она, он никогда не поверит тому, что случилось. Возможно, для нее даже лучше, что она перенеслась сюда, а не осталась в музее рассказывать ему фантастическую историю, которую вынуждена была бы излагать, когда бы настоящая Ашаки выполнила свой смертельно опасный долг.

Один из котят сменил позу и положил голову на ее ногу, будто это подушка. Это было реальностью, здесь и сейчас, она больше не могла этого отрицать. Потому она погрузилась в сон гораздо скорее, чем могла предполагать.

Талахасси пробудилась от тяжести на груди и, немного ошеломленная этим, открыла глаза, чтобы обнаружить прямо перед собой кошачью мордочку. Маленький рот издал нетерпеливое мяуканье, и она увидела, что из-под дверного занавеса в комнату пробиваются лучи солнечного света. Минутой позже вошла Мэйкда. Было очевидно, что она взволнована, потому что начала показывать жестами, как только заметила, что Талахасси за ней наблюдает, давая понять, что нужно вставать, и как можно быстрее.

Котенок зашипел, когда девушка осторожно сдвинула его к краю, чтобы соскользнуть с постели. Мэйкда опять начала жестикулировать — на этот раз показывая на дверь купальни.

Талахасси обнаружила, что купальня вновь наполнена водой, на этот раз ее поверхность усыпана лепестками цветов; рядом с купальней стояли два открытых горшочка, издающих странный, душистый запах. Она искупалась и вытерлась полотенцем, поданным Мэйкдой, а затем, по ее указанию, зачерпнула пальцами жирный, ароматный крем из горшочка, который понравился ей больше, и начала втирать его в свою ставшую темной кожу. Запах вещества, которое она использовала, был не очень сильным, но достаточно ароматным, чтобы доставить удовольствие.

На сей раз платье, которое Мэйкда держала для нее наготове, не было строгим белым одеянием жрицы, но скорее походило по стилю на восточный халат с поясом, широко распространенный в ее собственном мире. Оно было нежного светло-розового цвета, края широких рукавов расшиты золотыми нитками, ширина этой каймы составляла шесть дюймов; пояс из золотых звеньев, охватывающий ее стройные бедра, прижимал складки к телу.

Мэйкда энергично принялась за работу и наложила ей толстый слой косметики вокруг глаз. Но Талахасси была рада видеть, что она не потянулась за тяжелым париком. Вместо этого женщина достала из одного из ящиков туалетного столика маленькую, похожую на тюрбан шапочку из золотой сетки и из этого же ящика она взяла шкатулку, из которой вынула широкий воротник, почти покрывающий плечи и опускающийся на грудь Талахасси. Он был отделан рядами мелкого орнамента из розового кварца, прозрачного хрусталя и покрытого эмалью металла — все оправлено в золото.

Талахасси осматривала результат их совместных усилий по созданию безупречного туалета принцессы, в то время как Мэйкда стояла сзади, застегивая воротник-ожерелье. Варварский наряд? Не совсем, решила девушка. Более похоже на утонченную игру в варварство, что-то вроде тех причуд, что временами становились модными, основанные, в частности, на рисунках Африки, Южной Америки, майя, в качестве их источника. Ожерелье имело значительный вес, и она поводила плечами, пытаясь приспособиться к его тяжести.

— Ашаки!

Голос мужчины прямо за дверным занавесом. Рука Мэйкды взлетела к губам, лицо ее выражало испуг.

— Ашаки! — в оклике прозвучало растущее нетерпение, и Талахасси решила, что тот, кто стоял там, не был расположен откладывать встречу. Кто мог быть так близок к ней, чтобы окликать принцессу крови таким образом? Кузен, имеющий виды на трон? Глубоко вздохнув, Талахасси поднялась. Медлить было бесполезно — рано или поздно ей придется столкнуться лицом к лицу с тем, кто так нетерпеливо требовал ее присутствия.

Она направилась к двери. Мэйкда в отчаянии всплеснула руками. Однако девушка, внимательно посмотрев на младшую жрицу, когда проходила мимо, подумала, что не заметила в ней никакого страха. Была бы она испугана, если бы это был Юсеркэф? По-видимому, теперь она согласилась с Талахасси, что с незнакомцем нужно встретиться, так как пошла к двери, чтобы откинуть занавес.

Талахасси, увидев, кто стоял за дверью, застыла, но все же смогла произнести имя:

— Джейсон!

Но уже в тот миг, когда Талахасси произносила это имя, она поняла, что это не Джейсон, которого она знала всю свою жизнь. У него были черты лица Джейсона, но Джейсоном он быть не мог.

— Ашаки? — теперь он произнес ее имя не требовательным, а скорее вопросительным тоном, и по мере того как он пристально разглядывал ее, выражение радости на его лице постепенно перешло в замешательство.

Трудно было поверить, что этот мужчина не Джейсон, хотя одежда, которую он носил, имеющая сходство с формой солдат, первыми ворвавшихся в храм (и все же отличающаяся от нее ржаво-коричневым цветом и, кроме того, украшениями из сверкающего золота на воротнике и головой льва на груди), определенно не имела отношения к Джейсону ее мира. И не могло быть у него широких золотых браслетов на запястьях и поблескивающего на одном боку пояса с кинжалом с рукоятью из драгоценного металла.

— Херихор!

Из сводчатого прохода, находящегося сбоку от бассейна, появилась торопящаяся Джейта. Как и у Талахасси, ее голова была теперь покрыта тюрбаном, таким же маленьким, но она по-прежнему носила простое белое платье, как знак ее положения.