Коды иногда приобретались у некоего де Вернина, открывшего специальное агентство по снабжению желающих шифрами в Брюсселе и в Вене. Он подкупал шифровальщиков и курьеров иностранных посольств и размножал полученные коды, делая вполне приличные фотокопии. Греческий, болгарский или испанский коды можно было купить за 1500 рублей, в то время как коды Германии, Японии или США стоили от 5 до 15 тысяч. Если в данный момент того или иного кода не было, можно было его заказать, и через некоторое время заказ выполнялся. Не одни русские дипломаты пользовались услугами бельгийского авантюриста — к ним прибегали дипломатические и разведывательные службы всех стран, не скупившиеся на покупку секретов. Второе отделение шифровального департамента Министерства иностранных дел имело целую коллекцию иностранных кодов и делилось ими с Генштабом, с Министерством внутренних дел и Департаментом полиции.

Однажды дешифровалыцики долго не могли купить германский код, и тогда они сделали его «обновление» с помощью многочисленных копий, доставленных службой перлюстрации. Трудились над этим два человека, и когда работа уже в значительной степени продвинулась, немцы вывели этот код из обращения, заменив ключ. Вся работа пошла насмарку

За 1913–1914 годы сотрудники второго отделения раскрыли текст 2939 шифротелеграмм, из которых австрийских было 569, германских 171, болгарских 246 и турецких 181. Все годы войны продолжал работать и организационно-идеологический центр криптографии — Цифирный кабинет, в который входили товарищ министра А. Нератов, заместитель заведующего (вице-директор) Н. А. Базили[21], В. Арцимович, барон К. И. Таубе, Э. Феттерляйн, Ю. А. Колемин, М. Н. Чекмарёв, помощник министра С. Д. Сазонова Н. Г. Шиллинг и И. И. Фан-дер-Флит. Кстати о Шиллингах: в это же самое время канцелярией Сазонова заведовал барон Маврикий Фабианович Шиллинг!

Война показала настоятельную необходимость в надёжных и удобных шифрах, и Цифирный комитет предложил срочно разработать и изготовить особые дипломатические наборные и разборные словари на 10 тысяч знаков с таблицами и ключами для перешифровки. Работа затянулась, и осенью 1917 года руководство криптографической службы Министерства иностранных дел доложило уже Временному правительству о том, что выполнение намеченной программы провалилось, и вместо неё предлагался упрощённый вариант с трёхзначными словарями.

Причиной этой неудачи послужила не профессиональная непригодность, а организационная неразбериха, охватившая Россию снизу доверху, и назревавший крах. За несколько недель до революции Ю. А. Колемин подал министру докладную записку, в которой жаловался на то, что сотрудники криптографической службы зачислены в разряд «второсортных» специалистов, что их труд не ценится и что вознаграждение их не соответствует важности работы.

Восьмого октября 1917 года состоялось собрание служащих шифрослужбы Министерства иностранных дел, выразившее благодарность Колемину и Чекмарёву за их усилия по улучшению деятельности службы. А 19 октября каждый из чиновников этой службы подписал текст присяги Временному правительству, составленную всё тем же неутомимым Колеминым:

«Я, нижеподписавшийся (далее следует звание, имя, фамилия и отчество), вступая в исправление моих обязанностей, обещаю, что буду всегда свято и ненарушимо соблюдать перед посторонними лицами молчание о всех материалах, при помощи которых я буду исполнять наложенное на меня ведение секретной переписки Министерства иностранных дел. Обещаю, что буду свято и ненарушимо сохранять в тайне от посторонних лиц все сведения, которые будут проходить через мои руки и перед глазами моими при ведении этой секретной переписки. Обещаю, что буду всегда осторожно, обдуманно и предусмотрительно обходиться с вверенными мне тайными материалами, обещаю, что всегда буду осторожно, обдуманно и предусмотрительно относиться к тем условиям, при которых я могу с сослуживцами по отделению говорить об имеющихся у нас профессиональных сведениях, дабы всеми силами моими содействовать ненарушимости и непроницаемости этих тайн, составляющих собственность немою, а доверяющего их мне Министерства, ведающего при помощи их, через меня, интересами моего Отечества. Обещания сии подкрепляю благородным и честным словом».

Это, конечно, не шедевр канцелярско-бюрократического жанра — в тексте ощущается налёт торопливости и смысловой тавтологии, как будто автор замешкался перед наступлением грядущего грозного события. Впрочем, ведь так оно и было: до Октябрьского переворота оставалось шесть дней.

Отбор лиц, поступавших на дипломатическую службу, в целом был весьма строгим и тщательным во всех отношениях. Оно и понятно: дипломатия является средоточием внешнеполитических секретов государства, и допускать к ним, как писал царь Пётр, нужно людей надёжных, верных и добрых.

Тем не менее чётких правил отбора и приёма юношей в дипломатическое ведомство долгое время не было. Во всём господствовали случай, субъективное мнение и высочайшее повеление государя — лишь бы «не было дыряво». Субъективность процесса подбора кадров усугублялась ещё и тем обстоятельством, что внешнеполитический аппарат Российской империи был невелик, и ежегодный набор новых людей в Министерство иностранных дел в середине XIX века не превышал двадцати человек. В таких условиях было трудно придерживаться каких-либо правил, и большинство дипломатов в первой половине века набирали из военных. В царствование Николая II военные по-прежнему составляли большой процент — 20 процентов вновь поступавших на службу в МИД. Конечно, они не представляли собой идеальный контингент, но других источников пополнения дипломатических кадров в России тогда просто не было.

Поэт П. А. Вяземский, давая портрет генерала А. Ф. Орлова, ставшего потом дипломатом, писал: «Орлов никогда не готовился к дипломатической деятельности. Поприще его было военная и придворная служба… Конечно, не явил он в себе ни Талейрана, ни Меттерниха, ни Нессельроде, но светлый и сметливый ум его, тонкость и уловчивость, сродные русской натуре и как-то дружно сливающиеся с каким-то простосердечием, впрочем, не поддающимся обману, заменяли ему предания и опытность дипломатической подготовки…»

В 1802 году родились амбициозные планы учредить при Министерстве иностранных дел дипломатическое училище, но, как всегда, у казны не хватило средств, да не было и нужных квалифицированных преподавателей. Ограничились тем, что при Коллегии иностранных дел всё-таки создали Переводческое отделение, в котором с десяток молодых дипломатов обучалось восточным и европейским языкам. Для совершенствования языковых и других специальных знаний студенты отправлялись на стажировку в другие страны, прежде всего в Константинополь, где при русской миссии было училище на девять мест для изучения турецкого, греческого, арабского, итальянского и французского языков. Четыре стажёра проходили обучение китайскому и маньчжурскому языкам при Российской духовной миссии в Пекине. Позже это Переводческое отделение развилось и переросло в уже упомянутое нами Учебное отделение Азиатского департамента.