– Мам, пока, я в университет! Закрой дверь.

Мама меня не слушает. Захожу в ее мастерскую, она сидит на своем маленьком стульчике и курит.

– Я пошел, говорю.

– Тима, сынок, батюшка просил котлет сегодня сделать, знаешь, этих, из курицы, как их там. Ты зайди, купи.

– Мама, а отец Борис не говорил, может, он жилье какое-нибудь себе подыщет?

Она не понимает меня, я машу ей рукой и ухожу. Закрываю сам; на внешний замок – тоже, чтобы она не смогла открыть.

Захожу в сбербанк. Конечно же очередь, ну кто бы сомневался. «Кто последний», занимаю и сажусь на диванчик. Рядом со мной сидит дедушка, он пьяный и грязный, когда он поворачивается ко мне, я невольно вжимаюсь в спинку дивана от запаха перегара.

– Я пришел снять деньги со своей карточки! – жизнерадостно говорит он. Мое лицо всегда располагает к общению, ничего не могу с этим поделать. И дедушка начинает:

– У тебя есть девушка?

Я неопределенно мычу, но он меня не слушает, ему главное – все сказать самому.

– А вот у меня есть, Наташка. Я ее бойфренд. Мне-то самому шестьдесят, а вот моей Наташке – пятьдесят пять. Во-оот. Разница в возрасте пять лет, такие дела. В наше жестокое время пять лет – большая разница, я прямо спать не могу, опасаюсь, как бы Наташка не ушла к другому хахалю, помоложе.

Моя очередь уже прошла, но дедушка вцепился в мой рукав. Сижу и слушаю.

– И потому я решил действовать незамедлительно. Сейчас сниму деньги и увезу Наташку в Рим, город любви! Там сейчас благодать, туристов нет, не сезон ведь!

Он откидывается на диванчике, как будто он уже в Риме или, как минимум, сидит в кресле самолета, летящего в Италию. Потом он принимается выворачивать карманы, и кладет мне на колени какие-то бумажки, использованные носовые платки, чьи-то визитки.

– Блин! А карту свою банковскую я того, потерял!

На нас косится охрана. Дедушка улыбается, очень хитро и счастливо.

– Но это не беда! Я – оптимист, мой стакан всегда наполовину, но полон! Не зря же я сюда пришел, раз такое дело и карту я потерял, я ее щас как возьму, как заблокирую!

Он радостно поднимается, и встает в конец очереди.

Я выхожу на улицу, смотрю на небо. Светит солнце, я улыбаюсь.

* * *

Я захожу в приход, где служит отец Борис. Здороваюсь с бабушкой, сидящей за прилавком, и хочу уже пройти в подсобное помещение, но она просит меня посидеть пару минут за нее. Церковь уже скоро закрывается. Киваю, да, да, конечно. В церкви никого нет.

Перед витриной стоит девочка в темной куртке, на голове у нее смешно повязана арафатка, ну да, в церковь женщинам нельзя без головного убора, но арафатка все равно смотрится несколько дико.

– Я хочу узнать насчет одной иконы, – говорит она.

Я уже открываю рот, чтобы сказать, что не работаю тут, но мне не хватает смелости – она же уверена, что я тут работаю, – и я встаю из-за прилавка и иду за ней вглубь церкви.

Мы останавливаемся перед иконой. Икона старая, потемневшая. На ней изображена Богородица с Младенцем на руках, оба спокойно смотрят на нас добрыми темными глазами.

– Откуда эта икона? И еще – сколько ей лет? – спрашивает меня девушка.

Я что-то мычу. Ничего я об этой иконе не знаю.

– Ну, она… э… старая. И… э, волшебная, болезни там всякие лечит, и… хм.

Девушка смотрит на меня так, как будто я сам эту икону нарисовал, ну, а если и не так, то точно как на большого специалиста по иконам.

– Понимаете, я вообще не очень-то верующая. Честно говоря, меня обычно иконы пугают, на них изображены святые, они очень худые и несчастные. А это такая икона, ну, как сказать… ну вот знаете, как в аниме, такие милые лица, и они тебя ни в чем не обвиняют, в общем, все сложно.

Она говорит шепотом, но в церкви такая акустика, что ее голос звучит так, будто она читает лекцию в большой тихой аудитории.

Я обещаю ей узнать поподробнее насчет этой иконы.

– Анита.

– Как-как?

– Меня зовут Анита. Не Аня, а Анита. Такие дела. Ну пока!

Отец Борис уже переоделся в пуховую куртку. И мы идем покупать ему куриные котлеты. Я улыбаюсь и улыбаюсь и никак не могу остановиться.

* * *

Отец Борис ездит на мопеде. Сейчас он уже садится, протягивает мне шлем. Я отмечаю, что сиденье мопеда в два раза уже боков отца Бориса, и не могу удержаться:

– Ну как, хорошо работает?

– Гм. Спасибо, с Божьей помощью. Хороший подарок, это вы мне с матерью, гм, удружили, конечно.

Протягивает мне шлем. Я сажусь сзади него. Картина маслом – я, худой и длинный, отец Борис в пуховой куртке и зеленый мопед.

Пока отец Борис с моей помощью затаскивает свой мопед в наш подъезд, я, набравшись смелости, прошу у него минуту внимания. Собираюсь с мыслями.

– Батюшка, извините. Я вот давно хочу с вами поговорить. Э… Чтобы мама не слышала. Вы знаете, ей становится все хуже. И я подумываю, в смысле, я подумал, возможно, ей нужно лечь ненадолго в больницу.

Я волнуюсь. Мне тяжело об этом говорить.

– Гм. Да?

– Ну… как вы считаете?

– Я думаю, это хорошая идея. Пути Господни неисповедимы, возможно, это действительно поможет.

И он начинает подниматься по лестнице в нашу квартиру.

– Да нет, постойте! Вы не поняли. В смысле, извините. Просто на клинику нужны деньги.

– Да, и что?

Я понимаю, что все это бесполезно. Мне становится тошно, и наваливается усталость, плечи опускаются, и я бубню что-то в ответ. Типа: «Нет, ничего, я просто хотел посоветоваться, спасибо вам».

– Не за что, сын мой, не за что.

* * *

– Я думал, мы это, как это, ну, в кафе пойдем.

Анита идет быстро, и мне приходится говорить с ней на ходу. Вечное положение, в котором я оказываюсь.

– Ха-ха, да нет, я же сказала – делом займемся.

Оборачивается.

– Ну, на самом деле, если хочешь, потом как-нибудь посидим. Сейчас у меня работа. Я вот тебя решила взять.

Мы подходим к Апраксину двору.

– А кем работаешь-то?

Улыбается:

– Увидишь.

Мы проходим в полуподвальное помещение, я сбавляю шаг и успеваю прочитать табличку: «Центр социальной помощи населению».