И внезапно Венис поняла.

— Слэтс Маккэнихи, — прошептала она.

Значит, она помнит, подумал Ноубл. Что ж, по крайней мере она еще способна испытывать смущение.

Он резко отпустил ее руки, словно их раскалил тот же жар, который воспламенил ей щеки, и с досадой отступил назад, потому что для какой-то его части было не важно, что Венис дразнила его с балкона, не задумываясь о возможных последствиях. Эта его часть просто хотела почувствовать, как Венис снова прижимается к нему.

Ноубл настолько рассердился на себя, что выругался, и Венис онемела от изумления. Боже, где его чувство юмора?

— Слэтс. Это замечательно! Где…

— Это были вы на том балконе, верно? — повторил он, отказываясь поверить ее приветливости и не желая снова оказаться в дураках.

— Да, — ответила Венис. — Но где…

Это была невинная, маленькая, дерзкая девчонка.

— И вы совершенно не имели понятия, кто я. — Он даже не пытался разобраться, почему для него так важно, что она его не узнала. А почему она должна была узнать его? Он всего лишь сын кухарки.

— Нет. Я никогда не узнала бы вас с первого взгляда, — улыбаясь, призналась Венис.

— «С первого взгляда»? — холодно повторил Ноубл. — Милая, то, что вы делали, было больше чем просто взгляд.

Она залилась румянцем, и даже в мерцающем свете масляной лампы были видны розовые пятна у нее на щеках.

— Я не могла хорошо разглядеть вас.

— Ха! У меня такое впечатление, что вы просто прекрасно все видели. Что случилось, милая? Вам скучно ждать момента закрытия скоростной дороги? Нужно немного поразвлечься?

— Поразвлечься? — Венис повысила голос. — За кого вы меня принимаете?

Господи, она говорит е негодованием. Но ведь она говорила с негодованием и в десять лет, когда объясняла, что не подсматривала за Ноублом и горничной в беседке. По-видимому, Венис выросла из наблюдателя развлечений в их активного участника.

Но Ноубл не подходит для развлечения.

— Вы просто еще одна светская девица, ищущая острых ощущений.

— Как вы смеете?! — Голос Венис был тихим и полным ярости.

— Я скажу вам как. Ответьте мне — если вы способны говорить честно, — что вы делали на том балконе? Проводили небольшой эксперимент? Быть может, просто хотели проверить, так ли легко вывести из равновесия горного бродягу, как кого-нибудь из ваших нью-йоркских приятелей? Что ж, позвольте мне предупредить вас, дорогая. Я не подопытный кролик.

Взяв ее серебристо-синее платье, Ноубл скомкал тонкую ткань. Венис рождена, чтобы разбивать сердца, и он рад, что не был свидетелем ее превращения в еще одну Адель, которая тайком уединяется с сыном кухарки, чтобы узнать, действительно ли бедняки делают это лучше. Он рад, что Тревор отправил его подальше от своего дома и… от Венис.

— Эксперимент? — взорвалась она, дрожа от возмущения. — Что за невообразимая наглость, вы, несносный… надутый, ощипанный гусак?!

У Ноубла от изумления открылся рот.

— И где же это вы научились таким словам?

— Не ваше дело.

— Да, верно. Не могу даже передать вам, как я этому рад.

Она издала какой-то приглушенный звук и тряхнула черными локонами. Это движение привлекло взгляд Ноубла к колыханию ее грудей под кипенно-белой ночной сорочкой, и тело в ответ мгновенно сжалось, но он подавил возникшее желание.

— Во всяком случае, что именно вы делаете в Сэлвидже? — раздраженно спросил он. — Заигрываете с незнакомцами, заставляете отворачиваться всех достойных женщин города и едва не погибаете в огне?

— Я не собиралась умирать. Но еще несколько минут, проведенных с вами, и один из нас не выживет, — так же раздраженно огрызнулась Венис.

— Вы и теперь не можете как следует позаботиться о себе, как не могли десять лет назад, — с отвращением бросил он.

— Позвольте не согласиться. Мне пришлось научиться заботиться о себе. И так как нам нужно объясниться… то куда вы исчезли десять лет назад? И почему раньше, внизу не сказали мне, кто вы? Вы боялись меня или… стыдились себя?

Ну и ну! Неужели ей до него было так мало дела, что, после того как его выгнали из дома Лейланда, она даже не поинтересовалась, куда он девался? Это была еще одна, новая, обида — в добавление ко всем старым.

— Десять лет назад, дорогая, меня призвали в армию.

— О Боже! Я не…

— Конечно, — перебил ее Ноубл, — вы, возможно, не знали, что продолжается война, и, разодевшись в хлопок, как обычно, прогуливались по Парк-авеню. — Его не заботило, что он может быть несправедлив.

— О, вы самонадеянное, лицемерное, невыносимое… чучело!

— Чучело? Что ж, простите, милая, что я не такой намасленный и скользкий, как этот светский угорь, который извивается у ваших ног.

— Вы, случайно, не мистера Рида имеете в виду?

— Да. — Ноубл выставил вперед подбородок. — Именно его.

— Во всяком случае, мистер Рид обладает чувством долга. — Ее серебристые глаза скрылись за густыми черными ресницами. — Во всяком случае, он заботится о том, чтобы исполнять свои обещания.

— И что, черт возьми, это означает?

— Я скажу вам, что это означает! Вы обещали, что всегда — всегда — будете моим другом, а затем на десять лет уехали, исчезли молча, без единого слова! — Венис шагнула к нему, и Ноубл понял, что отступил.

— А что бы вы сделали, Венис, если бы я появился у вас на пороге? Предложили бы мне работу в своей конюшне? — язвительно поинтересовался Ноубл.

— Не могу поверить, что вы считаете нашу дружбу… — Она замолчала, очевидно, отказавшись от того, что собиралась сказать, и окинула сознательно пренебрежительным взглядом его полурасстегнутую рубашку, не подходящие по размеру джинсы и босые ноги. — Это, возможно, был бы взлет вашей карьеры!

— Вы, — выпрямившись, отозвался Ноубл, — стали снобом.

— А вы стали задирой! — Ей пришлось откинуть голову назад, чтобы взглянуть ему в лицо.

— Я вас не задирал! — прогремел Ноубл.

— Задирали! — Она продолжала смотреть на него. — Вы врываетесь сюда, даже не спросив позволения, целуете меня, а потом начинаете кричать, потому что я вас не узнала!

— Это не потому…

— А как я могла узнать вас? Вы на шесть футов выше, на шестьдесят фунтов тяжелее и… — Венис потянулась вверх, к его хвосту, — и у вас длинные волосы! — Она резко дернула его за хвост.

— О-ох!

— И, могу заметить, — она подбоченилась, — вы тоже не узнали меня!

Ноубл понял, что оказался в глупом положении, с досадой осознав, что ее обвинения справедливы, но воспоминание о развязном поведении Венис вновь разожгло его праведный гнев.