Во благо рода людского.

Вот тот же берег. И усмиренное море. Корабли. Высокие башни порта. Вновь же люди. И еще пластина, с демоном, что двигает скалы, освобождая путь.

Значит ли, что так оно и было?

Люди призывали существ Нижнего мира, мира проклятого, дабы те служили им? И ведь служили. Вот холмистая местность становится равниной, и её разрезают тончайшие нити рек, дабы поить землю. И преисполнившись благодарности, земля родит…

Много.

Слишком много всего. Слишком оно настоящее, чтобы счесть все выдумкой.

Артан разглядывал каждую пластину тщательно, силясь запомнить все в мельчайших деталях. И уже понимал, что не сумеет, что сюда надо будет вернуться.

Зарисовать.

Рисовал он не слишком хорошо, но средь братьев есть и те, кого боги наградили талантом. Только… пустят ли их сюда?

Демонов становилось больше.

Вот они, сомкнувшись, встали над городом, и кривые когтистые руки касались друг друга, и казалось, что они кружат за высокими стенами ужасающим хороводом. Наверняка это что-то да значило. Что-то весьма важное, пусть пока и не доступное понимаю Артана.

А вот дворец.

И люди.

Они тоже стоят кругом и есть в их обличьях нечто донельзя нечеловеческое. И люди ли это вовсе? Пусть они малы, пусть не видно ни рогов, ни когтей, но не отпускает ощущение, что сами они подобны ужасающим порождениям Хаоса.

Те же позы. Те же выражение лиц.

Артан осторожно коснулся пластины.

И перешел к следующей.

Повествование. Вот, что он нашел. Не важно, что укрыто за дверью, главное, что сама она важна. И снова люди. Храм? Или дворец? Зал огромный. И украшен богато. Трон. А перед ним алтарь, на котором лежит девушка. Она обнажена, и эта нагота заставляет Артана краснеть.

И переводить взгляд на мужчин.

Двое держат руки.

Двое ноги.

И еще один склонился над животом.

Жертва? Они приносили в жертву людей? Это… это отвратительно. Лицо девушки безмятежно, а на губах улыбка, будто не понимает она, что происходит.

Одурманена?

Проклятье…

А пластины изменились. Стали более… грубыми? Металл отличается по цвету, да и изображения утратили свое изящество, будто кто-то пожелал продолжить эту вот историю, но не сумел найти по-настоящему хорошего мастера. С другой стороны, понять все одно можно.

Кровь.

И кубок, который наполняют ею. Человек, что пьет из этого кубка. Артан ощутил приступ тошноты, но, слава Светлым богам, не опозорился. Однако с неподобающей поспешностью перешел к следующей пластине. И трон. Человек на нем. От него расходятся тонкие нити, то ли лучи, то ли еще что. Не понять, что именно, но, верно, это важно.

Другие люди по обе стороны трона. И те же нити, но уходящие вверх и вниз. Внизу корчатся уродливые фигуры демонов, пронизанные этими нитями.

И снова жертва.

Жертвы.

Их становится больше? Женщина, в чьем обличье слишком много иного, чтобы усомниться в нечеловеческом её происхождении. Она садится у ног Императора, а на голове её появляется корона.

Вот она же, но с характерно большим животом.

Следующая картина заставляет отворачиваться, потому что в голове человеческой не укладывается такое. И Артан понимает, что ему одновременно и жарко, и холодно. И дрожит он совершенно не по-рыцарски. И дрожь эту пытается унять. Ладони взмокли.

По спине потекли струйки пота.

Возвращаться.

То, что было… это слишком мерзко, слишком отвратительно… но он поворачивается к пластинам. Снова карта, но теперь рядом с драгоценными камнями городов стоят черные бусины. И он не сразу понимает, что это.

Демоны.

Проклятые демоны… хотя Артан начинает сомневаться, кто же на самом деле проклят.

– Сколько их… – его голос тает в пустоте подземелья. И он вздрагивает от ответа, который произносит сам: – Много…

С тихим шелестом дверь отворяется.

Мудрослава Виросская все же ухватила братца за косу, когда тот слишком уж сунулся вперед.

– Стоять, – прошипела она, стараясь при этом улыбаться. Широко и радостно. Показывая всем видом своим, что несказанно счастлива находится в столь чудесном месте и в компании всех этих удивительных людей.

– Стою, – Яр потупился, правда все одно косил.

Влево.

На степнячку.

Та стояла, ни жива, ни мертва. Побелела, посерела даже. И губы дрожали, и ресницы дрожали, и казалось, что того и гляди расплачется.

Красивая.

И степняки – народ крепкий, хотя вовсе не похожа она на смуглых и желтокожих детей Степи. Да и те будто бы сторонятся красавицы.

Почему?

– Что здесь произошло? – Мудрослава косу не выпустила, а то с братца станется заговорить её и сгинуть, растворившись где-то средь ладхемских девок, которых в замке было слишком уж много.

Куда больше, чем при ней боярынь.

И гляделись те наряднее, хотя, конечно, странными были их наряды. С виду неудобными, а то и вовсе стыдными. Где это видано, чтоб платье шею открывало? И ладно бы шею.

Вона, и грудь почти голая, правда, странно плоская.

И руки.

– Так… ругалась старушка, а потом померла, – как-то не очень искренне ответил братец. – От злости, видать.

– И ты не при чем?

Неугомонный. Вот вроде ж был рядышком, гулял по саду, чинно да прилично, как оно положено, в разговоры не лез и вовсе сделался столь тих, что Мудрославе бы заподозрить неладное, а она не заподозрила. Увлеклась.

Что-то такое рассказывал этот вот Повелитель Тьмы, который оказался вовсе не страшен, то ли про историю, то ли про нежить, то ли еще про что, главное, что рассказывать умел.

И слушали его.

Мудрослава тоже.

А потом вот крик. И мертвая старуха, над которой склонился Яр. И степнячка эта. Суета… суета унялась, старуху перенесли в лабораторию, причем весьма даже просторную. Места вот в ней всем хватило.