только демиурга, которому слепо служишь и подчиняешься. Я, однако, миновал сферу его власти — а следовательно, и твоей!»

Епископ Ириней увидел здесь угрозу власти духовенства. Таинство искупления, драматично изменяющее отношение посвященного к демиургу, изменяет и его отношение к епископу. Раньше верующий был научен подчиняться епископу «как самому Богу», поскольку, говорили ему, епископ правит, начальствует и судит «вместо Бога». Но теперь он видит, что эти ограничения относятся только к наивным верующим, которые все еще боятся демиурга и служат ему.[230] Гнозис предлагает ничто иное, как богословское оправдание отказа подчиняться епископам и священникам! Посвященный рассматривает их как «начальства и власти», правящие на земле именем демиурга. Гностик признает, что епископ, подобно демиургу, обладает законной властью над большинством христиан — над непосвященными.[231] Но требования и угрозы епископа, подобно требованиям и угрозам самого демиурга, уже не касаются тех, кто «искуплен». Ириней объясняет значение таинства:

Они говорят также, что они, по высоте своей, выше всякой силы, а потому и делают все свободно, не имея ни в чем никакого страха, ибо по силе искупления делаются недоступными и невидимыми для Судии.[232]

Посвященный в гнозис обретает совершенно новое отношение к духовной власти. Теперь он знает, что иерархия духовенства заимствует свою власть от демиурга — а не от Отца. Когда подобный Клименту епископ приказывает верующему «бояться Бога» или «исповедать, что у тебя есть Господь», или когда Ириней предупреждает, что «Бог будет судить» грешника, гностик может рассматривать это, как их попытки вновь предъявить ложные претензии демиурга и его земных представителей на власть над верующими. В глупом заявлении демиурга «Я Бог, и нет другого кроме Меня» гностик мог бы услышать претензии епископа на исключительную власть над общиной. В его предупреждении «Я Бог ревнивый» гностик мог узнать ревность епископа к тем, кто выше его власти. Епископ Ириней, в свою очередь, высмеивает их соблазнительное поведение:

А если кто как овечка поддастся им и последует из образу действия и их искушению, то он надмевается и… ходит тщеславно и надменно подобно петуху![233]

Тертуллиан возводит такое высокомерие к примеру их учителя Валентина, который, как он говорит, отказался подчиниться высшему авторитету епископа Рима. По какой причине? Тертуллиан говорит, что Валентин сам хотел стать епископом, но когда вместо него был избран другой человек, он, полный зависти и тщеславия, отпал от церкви и основал свою собственную соперничающую группу.[234]

Лишь немногие историки верят истории Тертуллиана. Прежде всего, она следует типичной полемике против ереси, подчеркивающей, что отпасть от правой веры еретиков заставила зависть и гордыня. Во-вторых, через двадцать лет после этого предполагаемого события последователи Валентина считали себя полноправными членами церкви и с возмущением противостояли попыткам ортодоксов изгнать их.[235] Это позволяет предположить, что именно ортодоксы, а не те, кого они называли еретиками, стали инициаторами раскола.

Но, хотя рассказанная Тертуллианом история — неправда, она показывает то, в чем многие христиане видели опасность ереси: она поощряла неподчинение власти духовенства. И очевидно, в этом ортодоксы были правы. Епископ Ириней сообщает, что последователи Валентина «незаконным образом составляют собрания»[236] — то есть собираются, хотя он, епископ, этого не разрешил. На этих собраниях они пытаются посеять сомнения в умах своих слушателей: действительно ли их удовлетворяет церковное учение?[237] Действительно ли совершаемые церковью таинства — крещение и евхаристия — дали им полное посвящение в христианскую веру, или только первую ступень?[238] Члены внутреннего круга полагали, что епископ и священники учат лишь элементарному учению. Само они предлагали большее — тайные мистерии и высшие учения.

Этот спор происходил в то самое время, когда более ранние, разнообразные формы церковного лидерства уступали дорогу унифицированной иерархии церковнослужителей.[239] Впервые некоторые христианские общины были строго разделены на епископов, священников, дьяконов и мирян. Во многих церквях епископ впервые появился как «монарх» (буквально, «единоначальник»). Постепенно он получил дисциплинарную и судебную власть над теми, кого назвали «мирянами». Могли ли гностики находиться среди критиков, противостоявших установлению церковной иерархии? Свидетельство из Наг-Хаммади предполагает, что могли. Мы уже отмечали, что автор Откровения Петра высмеивает претензии служителей церкви:

И будут иные из тех, кто вне нашего числа, называющие себя епископом и к тому же диаконами, как будто они получили свою власть от Бога. Увлекаясь судом о первых местах, они — рвы безводные.[240]

Написанный последователем Валентина Трехчастный Трактат противопоставляет гностиков, «сынов Отца», непосвященным, отпрыскам демиурга.[241] Дети Отца, говорит он, собираются вместе как равные, наслаждаясь взаимной любовью, добровольно помогая друг другу. Но отпрыски демиурга — обычные христиане — «желали повелевать друг другом, усиливаясь в тщеславии»; они надуты «властолюбием», «мечтая стать больше друг друга».[242]

Если христиане-гностики критиковали развитие церковной иерархии, могли ли они сами сформировать социальную организацию? Если они отвергали принцип подчинения, настаивая, что все равны, как они могли хотя бы содержать собрание? Ириней рассказывает о практике одной группы в к его собственной Лионской епархии — группы, возглавляемой учеником Валентина Марком.[243] Все члены этой группы были посвящены: это означало, что все они «освобождены» от власти демиурга. Поэтому они дерзали собираться без разрешения епископа, которого считали представителем демиурга, — и это самого Иринея! Во-вторых, каждый посвященный полагал, что в таинстве посвящения принял харизматический дар прямого вдохновления Святым Духом.[244]

Как участники кружка «пневматиков» (буквально, «духовных») проводили свои собрания? Ириней рассказывает, что, собравшись, все они бросали жребий.[245] Получивший определенный жребий назначался на роль священника; другой должен был священнодействовать как епископ; иной читать Писание или обращаться к группе как пророк, предлагая импровизированные духовные наставления. Когда группа собиралась в следующий раз, жребий бросался вновь, и лица, исполнявшие каждую из ролей, постоянно менялись.

Такая практика создавала весьма отличную структуру авторитета. В то время как ортодоксы все больше разделялись на духовенство и мирян, эта группа христиан-гностиков демонстрировала, что в своей среде они отказываются признавать подобные разделения. Вместо того, чтобы распределять своих участников по высшим и низшим «уровням» иерархии, она следовала принципу строгого равенства. Все посвященные, мужчины и женщины, участвовали в жеребьевке; каждый мог быть избран на служение священника, епископа или пророка. Более того, поскольку они бросали жребий на каждом собрании, установленные жребием отличия не могли превратиться в постоянные «уровни». Наконец — и это самое главное — с помощью этой практики они стремились исключить человеческий выбор. Современный наблюдатель может подумать,