Пути их пересеклись много лет назад. На летние каникулы Аврора поехала в Кадакес с двумя подругами, студентками факультета искусствоведения, которые сходили с ума по Сальвадору Дали и носились с идеей, что лучший способ проникнуться творчеством великого художника — это увидеть его своими глазами в его доме на побережье... и, может быть, даже познакомиться. Вместо Дали девушки познакомились с молодыми людьми, которые вскоре стали их мужьями. Нравы в то время царили строгие, да и монахини из пансиона Беллависта на славу потрудились над воспитанием Авроры, так что период ухаживания протекал самым подобающим образом — минимум встреч вне дома. Каждый божий день Мариано Пла приходил ровно в шесть вечера, вежливо здоровался, затем садился на диван в гостиной подле невесты. Так они и сидели молча, держась за руки, пока мать Авроры не приглашала его поужинать с ними. Жених, красный от смущения, прощался и уходил. Только по четвергам он принимал приглашение и оставался на ужин. Через десять месяцев Соледад решила, что этот робкий мальчик будет хорошим мужем ее дочери. Аврора была влюблена и вышла замуж охотно, но определить точно, настоящая ли это любовь, она не могла и о супружеском долге не имела ни малейшего представления. Ее безграничное разочарование в отношении оного привело к тому, что все свободные часы она посвящала музыкальным упражнениям.

Только одно объединяло ее с Мариано, зато в этом они совпадали на сто процентов: оба обожали дочь. Аврора родила поздно, в тридцать два года, когда семейная жизнь уже наскучила ей до смерти. Но ребенок подействовал как самый сильный клей, накрепко связав этих двух абсолютно равнодушных друг к другу людей.

Они никогда не ссорились, ни о чем не спорили. Каждый точно знал, с каким человеком живет и что от него ждать. Девочке брак родителей казался идеальным. После ужина Аврора давала Map уроки фортепиано, потом они допоздна болтали о школьных подружках, прочитанных книгах и концертах, которые смогут посетить бесплатно, отстояв длиннющую очередь. Мариано все это время тихо сидел перед телевизором, уткнувшись в документальный фильм о животных, ток-шоу или программу новостей, пока не засыпал прямо на диване.

В жизни Авроры давно уже не осталось места грезам. В детстве она надеялась жить по-другому, но избежать серого существования ей не удалось. Как она ни старалась расправить крылья, уехать из Барселоны и сделать карьеру в искусстве, ничего не вышло. После смерти деда недостаток средств зарубил на корню ее заветную мечту — брать уроки у знаменитого американского пианиста Горовица. Чудо так и не произошло, несмотря на ее незаурядный талант.

Каждое утро на рассвете, с первыми лучами солнца, ее легкие, как пух, пальцы нежно скользили по клавишам пианино, сплетая никому не слышный диалог из вопросов и ответов. Сидя перед инструментом, Аврора заговаривала боль и чувствовала себя любимой. Играя, она отрекалась от раздражения, обид, уныния. Все ее горести обращались в пыль. Только пианино давало ей подлинную страсть, столь желанную и столь недоступную. Она жила, чтобы играть, и играла, чтобы жить.

Ключ повернулся в двери, и вошел Мариано, угрюмо глядя в пол.

— Меня уволят, я знаю. Сегодня шеф приехал из Парижа и очень нехорошо смотрел на меня.

— Не говори так, — возразила Аврора, кладя ему руку на плечо. — Что тебе по-настоящему нужно, так это прекратить дергаться по пустякам, а то и правда беду накличешь.

— Кстати, я, кажется, видел у дома того мужика... ну инспектора, который звонил насчет твоей мамы.

— Ульяда? В наших краях? Да не может быть!

Инспектор Ульяда сидел за столиком бара напротив дома Авроры Вильямари, потягивая холодное пиво. Он попросил официанта принести лепешку с чесночным соусом, а пока закусывал копченостями. Сегодня ночью, если не вызовут в участок, он будет смотреть недавно купленную кассету. Американский фильм «Мосты округа Мэдисон», история любви фотографа и замужней женщины. Клинт Иствуд и Мерил Стрип. Наступит день, когда ему придется все-таки поговорить с Авророй.

Андреу Дольгут и Тита Сарда вернулись, превосходно загоревшие под хорватским солнцем и посвежевшие от морского ветра. После прощального ужина на яхте их приятеля, знаменитого дизайнера, в головах все еще шумело выпитое шампанское и звенели взрывы хохота гостей, разомлевших от изобилия омаров, икры и морских ежей. Когда они вошли в дом, разгоряченный Андреу потянулся к жене.

— Прекрати, скотина. Не можешь до спальни подождать? — Тита решительно убрала руки мужа со своей груди. — Какой же ты неотесанный!

— А почему бы тебе не сказать мне прямо, что ты не желаешь больше иметь со мной дела, вместо того чтобы выдумывать отговорки, мадам Фригидность? Ты уже месяц играешь со мной в музей: «смотри, но не трогай». Не возжелала ли папенькина дочка себе нового муженька?

— Осточертел ты мне со своими глупостями! Мало тебе было заполучить все мое состояние? Если бы не я, кем бы ты был сейчас, а? Пустым местом!

Голос Титы гремел на весь дом.

Сын в своей комнате прислушался. Опять ссорятся. Он накрыл голову подушкой и попытался заснуть.

Через несколько минут дверь открылась и в комнату вошел Андреу. Он всегда приходил к сыну, когда думал, что тот спит, и Борха притворялся спящим, чтобы избежать какого бы то ни было общения. Отец больше всего нравился ему именно таким — близким и далеким одновременно. Они никогда не вели бесед, и мальчик не представлял себе, о чем им разговаривать. Однако в такие моменты он действительно чувствовал, что отец его любит, и был уверен, что болтовня о пустяках тут же развеет чары. Отец присел на край кровати и погладил золотистые волосы, выбивающиеся из-под подушки.

— Взрослеешь, да? — он говорил словно сам с собой, но Борха его слышал. Андреу не знал точно, тринадцать сыну лет или уже четырнадцать, никак не мог запомнить возраст собственного отпрыска. — Когда-нибудь нам надо будет наконец поговорить с тобой, — добавил он, забирая из постели пульт от игровой приставки.

Андреу еще немного задержался, разглядывая комнату. На полке в строгом порядке были расставлены миниатюрные модели автомобилей. Он взял «феррари», и тут же мелькнула мысль: надо купить себе такую. Повертев машинку в руках, он поставил ее на место. На экране компьютера светилась последняя версия Симов. Сын развлекался, придумывая жизнь ненастоящей семье, задыхающейся от скуки в доме, до отказа забитом предметами роскоши. Андреу закрыл игру и выключил компьютер. Пианино у стены напомнило ему об отце. «Давно пора убрать инструмент из комнаты», — отметил он мимоходом и погасил лампу на ночном столике. Выходя, Андреу снова поймал себя на том, что думает об отце.

Ему давно не терпелось поговорить с Гомесом, но звонить из Хорватии он не стал, надеясь, что детектив воспользуется его отъездом, чтобы пополнить свой отчет интересными сведениями. «Зачем мне это?» — удивлялся он. Быть может, чтобы побольше узнать о самом себе?

«Позвоню ему завтра», — решил он, открывая дверь в спальню.

Тита Сарда уже улеглась в постель, намазав лицо омолаживающей сывороткой от Кристиана Диора, и притворилась спящей. Вот и хорошо, сказал себе Андреу. Ему не хотелось спорить дальше и всегда было противно спать вместе после ссоры. Жена при каждом удобном случае прохаживалась насчет его сомнительного происхождения. Она издевалась над ним тонко, с наслаждением. Ее никогда не занимал вопрос, как чувствует себя человек, у которого ничего нет, — еще бы, ведь сама она купалась в роскоши с рождения. Андреу направился в ванную, открыл кран, поплескал себе в лицо холодной водой, чтобы изгнать остатки алкогольного дурмана, и замер, пристально разглядывая себя в зеркале. Седина уже проглядывала в волосах, между бровями и в углах губ намечались горькие морщинки. Летний загар подчеркивал зеленые глаза, унаследованные от отца. Красивое и печальное лицо. Андреу терпеть не мог свое отражение, потому что оно смотрело на него глазами Жоана Дольгута, его родителя, от которого он столько лет бежал — и все напрасно. Отец никуда не делся — он жил в нем, в его взгляде, и даже могила не унесла его насовсем.