В конце концов, именно Уэсли научил фокусницу всему, что она умела.

Тавия стала лучшей в этой игре только потому, что он перестал играть.

В течение нескольких минут Уэсли продолжал держать ее за воротник. Его залитое кровью лицо находилось в нескольких сантиметрах от лица Тавии. Потом парень вздохнул, выругался и оттолкнул ее. Отойдя к своему столу, он вытащил из кармана пиджака носовой платок и прижал к носу. За спиной смотрящего все еще потрескивало пламя. Уэсли прикрыл глаза, резко выдохнул и припечатал обе ладони к столешнице.

Огонь замерцал и угас.

– Я хочу, чтобы ты хотя бы раз сказал мне честно, – заявила Тавия, переводя дыхание. Говорила она так же тихо, как и Уэсли. Девушка старалась не смотреть на кровь, размазанную по его лицу. – Хватит вранья. Просто скажи мне прямо.

Уэсли снова хлопнул ладонями по столу. Когда парень поднял взгляд на Тавию, его глаза выглядели почти черными.

– Сказать тебе что?

Впервые за много лет его голос потерял всю тщательно выпестованную изысканность, которую Уэсли всегда старался поддерживать. В интонации появилось что-то от того уличного мальчишки, каким он когда-то был. Тавия проигнорировала это. Сентиментальность до добра никогда не доводила.

– Саксони выпила тот эликсир, который ты мне дал, – сказала она. – Ты знал, насколько опасно это зелье?

Несколько мгновений Уэсли медлил. Потом вытер платком верхнюю губу. Кровь уже начала подсыхать.

– Поверить не могу, что ты явилась сюда и затеяла драку только потому, что твоя тупая подружка выпила зелье, которое даже не подумала купить.

– Ты сказал мне, что я продаю счастье! Ты солгал мне.

Уэсли выпрямился.

– Я никогда тебе не лгал.

Он сказал это так, словно верил в правдивость этого. Как будто полагал, что если не видеть очевидного, это уменьшит его вину. Может быть, Глава и наплел парню что-то. Однако Уэсли отлично понимал, что все это враки, и все равно купился на них. И теперь пытался скормить их Тавии. Старался убедить девушку, что это вовсе не ложь.

– Ты же любимчик Главы, Уэсли.

Парень мрачно сощурился.

– Он что-то замышляет, – продолжала Тавия. – И ты действительно хочешь мне сказать, будто Глава не посвятил тебя в это?

Уэсли скривил губы.

– Я не приказывал тебе давать эту магию дружкам, – напомнил он. Потом сложил окровавленный платок аккуратным треугольничком и сунул в карман. – Тебе следовало слушаться меня.

Тавия подавила яростное желание швырнуть ему в лицо еще один огненный талисман.

– Это не игра, Уэсли. Моя мать…

Она умолкла. Уэсли нахмурился. Тавия много лет почти ничего не говорила о своей матери: время от времени у нее прорывалось несколько слов; несколько слезинок, несколько ужасных, судорожных воспоминаний. Уэсли удивился, что она заговорила об этом сейчас.

– Твоя мать – что? – спросил Уэсли.

Тавия сглотнула в попытке подавить дрожь в голосе.

– Это магическая болезнь, – сказала она. – Она вернулась.

Ни одного случая заболевания не возникало так давно, что она почти сумела забыть об этой хвори. Эпидемия магической болезни разразилась, когда Тавия была еще ребенком. Недуг распространился по всей Усхании. В те времена в бедных регионах было обычным делом очищать запасы воды при помощи магии. По сути, это оказалась не столько болезнь, сколько отравление магией, в избытке накопившейся в организме. А люди, не имевшие средств на свежую воду, купались в магически очищенной воде и готовили на ней еду.

Некоторые случаи заболевания были не особо тяжелыми: счастливчики отделывались головной болью и кровотечением из носа. Но если на теле появлялась отметина, надежды на выздоровление рушились. Магией нельзя вылечить передозировку магии.

Лекарства не существовало.

Спасти заболевшего было невозможно.

У него просто отказывали органы – один за другим.

Тот мужчина в камере должен был умереть из-за зелья, которое продала ему Тавия. Если и Саксони умрет, девушка не знала, что тогда сделает.

Уэсли моргнул, но и только. На его лице не отразилось ничего, кроме удивления.

– Что произошло, когда Саксони приняла эликсир? – спросил он.

– Она впала в безумие, – ответила Тавия. – Швырялась в меня магией так, будто хотела убить. Говорила что-то о голосах в своей голове. И мужчина, которому я еще до этого продала флакон зелья, рассказывал то же самое. Прямо сейчас он сидит в камере, и у него на шее эта клятая отметина. Эликсир что-то сделал у них в головах. Можно отобрать у человека многое, Уэсли, но только не разум. Разум нельзя украсть и нельзя продать.

На нижней челюсти Уэсли задергалась мышца.

– Я уже сказал тебе: я этого не делал, – произнес он. – И ты уверена, что видела эту отметину?

– Я могу узнать ее где угодно, – заверила Тавия. – И понадобился всего один флакон зелья, чтобы они заболели. Вот насколько оно сильное. Я не знаю, сможет ли Саксони оправиться – или же она прямо сейчас умирает где-нибудь в камере по соседству с тем человеком.

Уэсли слегка приоткрыл рот. Тавия заметила складку у него на лбу, но потом юноша выпрямился и придал своему лицу спокойное выражение. Сделав вдох, он шагнул было вперед, но сдвинулся всего на несколько сантиметров, а потом замер.

Уэсли ничего не сделал и не произнес ни слова. Тавия не знала, почему она ожидала от него чего-то иного.

– Саксони – не мошенница, – произнесла она. – Она не заслужила такого.

Выражение лица Уэсли оставалось отстраненным. Юноша стоял совершенно неподвижно.

– Конечно не заслужила, – согласился смотрящий. – Плохое случается только с хорошими людьми.

Тавия почти готова была поклясться, что расслышала в этих словах затаенный вздох. Это вызвало у нее желание возненавидеть Уэсли. Честно говоря, девушка всегда хотела ненавидеть его, но сейчас это желание проявилось острее, чем когда-либо прежде. У Уэсли не было ни друзей, ни родных. Тавия чувствовала себя дурой из-за того, что поверила, будто может стать ему другом.

– Я должна узнать, все ли в порядке с Саксони, – сказала она. – Если ты не поможешь мне, я просто сделаю это сама. Я сожгу мироучасток дотла, лишь бы освободить ее.

Тавия развернулась. Куртка парусом вздулась у нее за спиной. Но не успела девушка сделать и шага, как Уэсли дернул ее назад – он был проворнее любого фокусника.

Девушка посмотрела на свое запястье, плотно охваченное его сильными пальцами. Уэсли холодно, оценивающе взирал на нее. Фокусница всматривалась в юношу в поисках какого-нибудь знака, свидетельствующего о его намерениях. Подергивания мышцы на челюсти, медленного движения кадыка, когда он сглотнет всухую – быть может, во рту у смотрящего так же сухо, как у самой Тавии. Выражения вины или чувства ответственности за то, о чем он только что узнал.