Моя нога как бы сама собой взлетает в воздух и ударяет Мокрогубого по запястью. Ствол летит и падает куда-то под прилавок. Секунду или две полицейский продолжает стоять с вытянутой рукой, как если бы все еще держал пистолет; затем рука медленно опускается. Я пользуюсь его замешательством и подхватываю Джулиуса на руки.

До чего же он легкий!

Такой легкий, как будто его выпотрошили!

А он все воет и воет, глядя сумасшедшим взглядом, с такой ухмылкой, как будто готов разорвать на куски весь этот мир.

– Так он еще и эпилептик в придачу!

Это говорит над самым моим ухом их старший, тот грубый мужик; он тоже притащился и теперь хохочет.

На следующее утро Магазин наполняется как будто быстрее, чем обычно. Однако полицейские, стоящие у входов, исправно делают свое дело. Проверяют сумки, большие карманы, подозрительные выпуклости. Кое-кого даже ощупывают – грудь, между ногами, а теперь повернитесь, так, спину, задний карман, повернитесь снова, и в конце концов:

– Проходите!

Публике это нравится, надо полагать. Видимость опасности подстегивает потребительский зуд. А кроме того, люди хотят посмотреть, как выглядит Магазин, в котором взрываются бомбы. В отделе шерстяного трикотажа не протолкнешься. Взгляды, как половые тряпки, снуют взад и вперед по пластику и стеклу, но все напрасно: нигде ничего, ни малейшего пятнышка крови, ни пучка волос, застрявшего в шерсти. Ничего не произошло. Ну совсем ничего. Все та же мелодия «Споем под дождем» обволакивает сиропом все те же прилавки, к которым прилипают хоботками все те же покупатели. Затем в репродукторах звучат четыре ноты, которые напоминают мне Вестминстер моего детства, и подернутый туманом голосок мисс Гамильтон объявляет:

– Господин Малоссен, вас просят зайти в бюро претензий.

Мой рабочий день начался.

Эту девицу с сахариновым голоском я встретил в самом начале моей блестящей карьеры. В кафетерии. Она маленькая, кругленькая, розовая. Я сразу же представил себе, что попка у нее должна быть как у куклы. Тем более что ее веки автоматически накатывались на глаза каждый раз, как она откидывала назад свою хорошенькую головку. Она пила через соломинку какой-то розовый молочный коктейль, который, наверно, и придавал ее лицу цвет лепестков шиповника. Между нами все началось прекрасно. И, по идее, должно было кончиться не хуже. Но она спросила, как меня зовут.

– Бенжамен, – ответил я.

– Очень милое имя.

Как ни странно, голос у нее был такой же, как в репродукторе, – этакое облачко эфира. И, если подумать, цвет лица вполне под стать голосу. Она очаровательно улыбнулась мне:

– Ну, а фамилия? Как ваша фамилия?

Лесифр, который в этот момент проходил мимо нас, не преминул раскрыть мое инкогнито:

– Малоссен.

Она вытаращила глаза:

– А, так это вы?

Да, к тому времени это был уже я.

– Извините, я должна вернуться к микрофону.

Даже молочко свое не допила. Уже тогда от меня попахивало козлом.

И как раз о моей работе пойдет речь в башне у Лемана. Меня там ждет Сенклер собственной персоной. Он сидит за столом моего непосредственного начальника, каковой стоит рядом с ним, пятки вместе, носки врозь, грудь вперед, скрестив руки за спиной и глядя преданным взглядом. Покупателя нет. Нет и стула для меня. Все ясно. И ясный взгляд Сенклера, нашего общего начальника.

– Господин Малоссен, случай свел меня вчера с комиссаром Аннелизом у общих знакомых. И знаете, что он мне сообщил?

Я отмечаю про себя: «случай», «у общих знакомых», думаю: «Врешь ты, он тебе просто позвонил» – и говорю в ответ:

– Извините, но меня-то не пригласили.

– И тем не менее вы были главной темой нашего разговора, господин Малоссен.

– А, теперь все понятно, – говорю я.

– И что же вам понятно?

– Сон, который я видел этой ночью. Мне снилось, что у меня отрыжка шампанским.

– Этой ночью вы не видели снов, господин Малоссен. Вы нарушали внутренний распорядок фирмы, мешая полиции и ночному сторожу выполнять свои обязанности.

(Новости расходятся, как запахи.)

Леман хмурит брови. Сенклер изображает на лице искреннее сожаление.

– Ваше положение не блестяще, господин Малоссен.

(Пусть так, но оно все-таки лучше положения моего пса. Ветеринар, которого я вызвал ночью, сломал три иглы о его окаменевшую ляжку, прежде чем удалось сделать укол. Оказывается, у собак тоже бывает эпилепсия; но к вечеру ему должно стать лучше. Утром он по-прежнему показывал миру язык и ел его глазами. Та же напряженность, то же оцепенение.)

– Зачем вам понадобилось рассказывать полиции эту сказку про козла отпущения?

Вот оно что! Вот о чем комиссар толковал с ним по телефону!

– Меня спросили, что я делаю в Магазине, и я ответил.

Стол перед Сенклером абсолютно чист. Тыльной стороной мизинца он смахивает с него воображаемую пылинку.

– Мы, однако, договорились в свое время о цене вашего молчания.

Его стиль действует мне на нервы. Я ему это говорю. Говорю также, что условия существенно изменились. В Магазине рвутся бомбы. Полиция ищет бомбардира и тщательно перебирает возможные причины недовольства всех его служащих. И первый кандидат на роль подозреваемого – это я, потому что меня несут с утра до вечера. Поэтому мне и показалось вполне естественным честно объяснить главному сыщику, чем я тут, собственно, занимаюсь. А то бы он вполне мог вообразить, что я каждую ночь закладываю взрывчатку, чтобы отомстить за дневные неурядицы (я так и сказал «дневные неурядицы», в его, Сенклера, стиле).

– Но это как раз та мысль, которую вы ему внушили, господин Малоссен.

В его голосе ни следа удовлетворения. И вид искренно огорченный. Он объясняет:

– Мне даже не понадобилось вас опровергать – комиссар Аннелиз не поверил ни единому слову из того, что вы ему наговорили. Да и как он мог вам поверить? Служба технического контроля существует на всех предприятиях, подобных нашему. И, принимая во внимание ее функции, вполне естественно, что претензии покупателей адресуются к ней.

Я слушаю его и не могу поверить своим ушам. Технический контроль здесь – чистая липа, он это прекрасно знает, и я говорю ему, что он это знает.

– Ну конечно, господин Малоссен! Учитывая количество изделий, которые выходят за день из большого универсального магазина, как можно требовать, чтобы технический контроль контролировал что бы то ни было? Даже при увеличении численности контролеров – метод, к которому прибегает большая часть подобных предприятий, – количество жалоб практически не снижается. Я счел более рентабельным придать этой должности характер, если угодно, не столько технический, сколько психологический. И вы, должен вам сказать, вполне успешно справляетесь с этой ролью, которая обладает двойным преимуществом: позволяет уменьшить число рабочих мест и при этом мирно разрешать большинство конфликтов.