слышала. Она выхватывает только некоторые знакомые слова: «долго», «усталость». И понимает, что они пока не нашли того, что ищут. На траве разложены головные уборы: шапки, треуголки, фетровые шляпы с перьями.

Молодой Авоши чистит ружьё, привалившись спиной к дереву, затем подходит к главному. Он садится рядом с белым париком, похожим на задремавшего подле хозяина зверька. Показалась полная луна. Солнце ещё медлит на горизонте. Авоши молча смотрит вдаль.

Главный раскурил маленькую трубку, сделанную из рога.

Альма – в листве прямо над ними.

– Мы шли целую луну, – говорит Авоши.

– Да, это правда.

На этот раз Альма понимает каждое слово, доносящееся вместе с запахом табака. Это один из языков, которым её научил отец.

– Главный, – продолжает Авоши, – я не понимаю. Ты ищешь много дней, а когда находишь лошадиный след, идёшь не в ту сторону?

– Я иду в правильную сторону. Мы отправимся за лошадью. Возможно, око научились верховой езде.

– Главный, если на лошади ехал око, не нужно за ним идти.

Юноша называет второго «главный», но больше в его речи не слышно никакого уважения. Он говорит с ним как с ребёнком.

– Если идти за ним, – объясняет Авоши, – ты найдёшь только его одного. Но если вернуться по следу туда, откуда он выехал, там может оказаться много других. Нужно найти их гнездо.

Главный нервно выбивает трубку о корень, вытряхивая пепел.

– Гнезда нет, – отвечает он.

Он говорит очень тихо, на языке, который остальные, кажется, не понимают. Он отчитывает юношу.

– Авоши, это ты завёл нас в такую даль. Где невольники, которых ты нам обещал? Из-за тебя мы в конце концов заблудимся. Я приказываю: ты пойдёшь по следу вместе с нами. Многие говорят, что все око давно мертвы. Нужно возвращаться домой, пока мы не дошли до края света.

Его собеседник отвечает не сразу. Он продолжает смотреть вдаль. Альма над ними дрожит, прижимаясь к коре. В какую бы сторону они ни пошли по следам, они найдут тех, кого она любит…

– Послушай меня, – мягко отвечает главному Авоши. – Когда ты отдаёшь приказы в нашей деревне, я подчиняюсь тебе и с радостью умру за тебя.

– Это хорошо.

– Но мы так далеко, что я как будто не слышу твой голос: он остался там. Я напрягаю слух, но совсем тебя не слышу.

Главный поворачивается к нему с тревогой.

– Понимаешь? Ты говоришь, а я не слышу тебя, главный. А потому послушай меня ты. Я прямо сейчас возьму двух людей и поведу их на восток. А ты продолжишь свой путь. Да, возможно, ты схватишь одного. И продашь его на побережье. А плату разделишь со своими восемью людьми. Твоей части хватит, чтобы купить новый парик и дальше позорить им свой народ. Договорились?

Авоши ненавидит всё, что позорит их народ. В его голосе звучит гордость ашанти, веками правивших огромными землями и способных поднять армию в восемь тысяч человек, будь на то их воля.

Главный пробует встать. Авоши его удерживает:

– Не говори им обо мне ничего плохого. Если им придётся выбирать, они пойдут за мной. И оставят тебя здесь одного. А я сейчас сделаю тебе подарок…

Второй с ужасом ждёт продолжения.

– В качестве прощального подарка я позволю тебе встать и сказать мне громко, что я должен взять двух людей и пойти по следу назад. С моей помощью они, быть может, поверят, что ты по-прежнему их возглавляешь.

Альма видит: старший колеблется, дрожащими руками прячет трубку за пояс, поднимает парик, неумело его расчёсывает. Потом удаляется, бросает дрогнувшим голосом своим людям какие-то указания. Двое из них идут к Авоши.

Остальные смотрят.

– Раз ты меня просишь, – говорит Авоши, вставая, – я пойду по следу назад. И отыщу последних око.

Он шагает к главному, берёт его руку в свои и долго жмёт. Кланяется с преувеличенным почтением, так, что лоб касается дрожащих старческих пальцев.

Альма смотрит, как Авоши с двумя другими охотниками удаляется в сторону долины Изейя. Прячась за ветками, она думает про только что услышанное слово «око». Дома это слово попросту означало «люди» и говорилось про их семью, ведь никого другого вокруг не существовало.

Ещё они говорили про пойманных людей. Говорили как про дичь, которую не едят. Альма не понимала, зачем охотиться на них, если они не годятся ни в пищу, ни для тёплого меха. Что они делают с теми, кого ловят?

Она слушает, как оставшиеся шепчутся под её деревом. Похоже, они тихо жалуются друг другу на своего предводителя. Уход трёх охотников посеял среди них сомнения.

Альма боится пошевелиться. В какую сторону ей идти? За Ламом или к долине? Она вспоминает родителей и Сума, которые ещё не знают, что им грозит опасность. Но надеется, что скалы и шипы защитят их.

Альма решила. Она никогда не бросит Лама. Кто, если не она, найдёт его? Кто приведёт его домой? Ни овраги, ни скалы его не защитят. С ним только быстрый бег Дымки.

– Лошадь…

Теперь она знает, как ещё зовут зебру без полос.

– Лошадь.

Она помнит, как назвали её те люди. И, сидя на дереве, в третий раз беззвучно произносит одними губами:

– Лошадь.

Ей предстоит выучить ещё много слов. Жестоких и нежных. И таких, которых она предпочла бы не знать.

Альма оглядывается на ждущий её путь. Смотрит, как мерцает меж листьев луна. И представляет, будто где-то вдали уже виднеется маленькая лошадь.

13. Моисей Аркан

Вот самая сокровенная тайна великих равнин.

Считается, что лев не охотится, что за него всё делают львицы. Он ждёт их в тени, и, когда они выступают стаей среди трав, мы видим только их. Они застигают добычу врасплох или выматывают погоней, начинают поедать её под палящим солнцем. Тогда мы видим, как лев, потягиваясь, подходит к ним и требует свою долю.

Но есть то, что не известно никому: каждую ночь, там, где травы саванны особенно высокие, лев охотится один, в строжайшей тайне. Но мы этого никогда не узнаем, потому что ночь темна и потому что всех, кто мог бы о том рассказать, через секунду после его прыжка уже нет в живых.

Трое мужчин идут друг за другом. Авоши впереди. Уже несколько дней, как они отделились от остальных. Луна всё ещё огромная. Она встала за их спинами, заняв собой часть неба.

Они идут по опушке очень зелёных лесов. С обеих сторон кусты касаются плеч. Уже много недель они не видели леса.

Тот, кто шагает прямо за Авоши, молод, как и он. Ему едва