минуло двадцать. Его зовут Баако. На плече у него висит ружьё, а за поясом – нож. Следом за Баако идёт Ээко, его отец: сухой и прыткий, как ящерица. Ноги у него босые, вокруг талии обмотан красный хлопок. На голове почему-то широкая бескозырка давно исчезнувшего полка, а на перевязи через плечо – драгунская офицерская сабля.

Их новый предводитель, Авоши, время от времени наклоняется рассмотреть следы копыт в лунном свете. Дождя не было ни капли, и их вереница не стёрлась. Почва затвердела вместе с отпечатками подков. Кажется, что всадник ехал наугад. Такое блуждание доказывает Авоши, что искать нужно не куда всадник направлялся, а откуда он выехал.

Порой их колонна немного растягивается. Молодые охотники уходят вперёд. Слышно только, как позади Ээко мурлычет что-то в такт шагам.

Для ходьбы сейчас лучшее время. Усталость позади. Луна блестит на их телах, как масло. Воздух будто не сопротивляется вовсе, и кажется, стоит толкнуться ногой – и полетишь. Луна стёрла все звёзды. Лишь поблёскивают в ветвях жёлтые глаза галаго – у этих зверьков они больше тела.

Теперь все трое идут под сводом крон. Дорога стала шире. Воздух – более влажным. Лунный свет просачивается сквозь подлесок. Листва смыкается над головами, задерживая идущий от земли запах трав.

Вдруг Авоши замирает. И напрягает слух.

Песня Ээко за их спинами оборвалась на середине припева.

Оба оглядываются впотьмах. Всего в каких-нибудь двадцати пяти метрах от них большая светлая тень поднимает тело старика. Впившись зубами в бедро, лев трясёт его почти бесшумно, как кошка, играющая с мышью. Баако вскидывает ружьё, но колеблется.

– Нет, – шепчет Авоши.

Если выстрелить, легко попасть в Ээко. Но главное, Авоши знает, что на таком расстоянии пуля лишь ранит двухсоткилограммового зверя и тот переключится на них.

Баако опускает ружьё. Он смотрит вперёд и дрожит.

И вдруг всё смешалось. Будто во сне, юноши видят, как крылатая чёрная тень беззвучно падает с древесного свода прямо на льва. Мелькают две вспышки, и тут же грохочут два грома. Незнакомец откатился по траве вбок, держа в каждой руке по пистолету. Крылья плаща опадают ему на спину.

Лев валится в одну сторону, тело Ээко в другую.

Баако бежит к отцу сквозь разрастающееся в темноте облако дыма.

Ээко ещё дышит. Баако говорит с ним. Он чуть отклоняется вбок, чтобы лунный свет падал на туловище отца. Он приподнимает окровавленную ткань.

Склоняется над отцовской раной.

– Сын, – лепечет старик, – скажи, всё кончено?

Баако не верит глазам. Он отгоняет рукой дым.

– Всё кончено. Но не для тебя…

Рана неглубокая. Ножны сабли согнулись пополам и спасли Ээко.

– Ты такой лёгкий, годы так тебя иссушили, что он поднял тебя будто львёнка.

Голос у сына спокойный. Он улыбается.

– Мне больно, – говорит Ээко, постанывая, как ребёнок.

– Он не нашёл чем поживиться на твоих костях. И только оставил на память следы зубов.

Старик стонет. Сложно понять, смеётся он или плачет. Он держит сына за руку. Оба чувствуют рядом жар львиного тела.

Авоши держит мужчину с пистолетами на мушке. Тот приподнялся в траве. На нём чёрный плащ и шляпа с золотой каймой.

Этот мужчина – Мози, отец Альмы. Он положил пистолеты на землю. И смотрит в ночь перед собой.

– Откуда ты? – спрашивает Авоши.

Мози неопределённо поводит рукой.

– Что ты ищешь?

Мози не отвечает. Он спал в ветвях, после того как спасся от этого же льва. И услышал, как приближаются трое. Он бы не стал показываться, если бы на старика тоже не напал зверь.

Авоши подходит к Мози. Ногой он отодвигает пистолеты подальше. И думает, как лучше надеть на него кандалы.

Поодаль Баако помогает отцу сесть.

– Погляди на себя, завтра уже пойдёшь!

– У меня нет сил, – стонет тот. – И мне уже всё равно, откуда пришла лошадь.

Мози закрывает глаза. Он наконец понял. Охотники ашанти идут к их долине.

– Кто ты? – спрашивает его Авоши.

Мози ещё не сказал ни слова. Неужели мир совсем не изменился, пока его не было?

– Никто не забредает так далеко от берега, – говорит Авоши своим. – Только торговцы-пустынники ходят этими землями. И, изредка, те, кто прячется…

– А ты? – спрашивает Мози. – Ты из пустыни или прячешься?

Дым от выстрелов рассеялся.

В темноте раздаётся серьёзный голос Ээко:

– Моисей Аркан…

Старик поднялся. Он опирается на сына. На лбу у него кровавый след.

Ээко указывает пальцем на Мози:

– Я знаю этого человека. Его зовут Моисей Аркан.

14. Другой охотник

Авоши часто слышал это имя. Некогда этот человек держал в руках всех перекупщиков, торгующих невольниками на побережье, от Старого Калабара до Ассинийской лагуны. Юноша из фанти, живший как белые и в каждом форте обедавший за одним столом с губернатором. Страшнейший из охотников на людей.

– Я видел его как раз перед тем, как он исчез, – продолжает Ээко. – Мы тогда продали ему невольников. Я его очень хорошо помню.

– Ты – Моисей Аркан? – спрашивает Авоши. – Говорят, он умер, когда гнался за последними око.

– Народа око больше нет, – говорит Мози. – Совсем. Я долго искал. Перешёл пустыню, до самого другого моря, и там остановился.

Авоши смотрит на Мози. На вид он и правда фанти. Испокон веков народ фанти и его народ враждуют, но торговые нужды понемногу сблизили их: ашанти ловят невольников в глуби материка, а фанти распродают их фортам и кораблям на побережье.

– Сколько тогда стоили око? – спрашивает Баако.

– Сто бочек пороху за мужчин, если продавать прямо на корабль. Или полтора миллиона ракушек. А женщины – ещё дороже.

– Сегодня столько дают за десятерых, – замечает Баако.

– Поговаривали, будто в неволе они не выживают, – тихо говорит сыну Ээко.

– Но к тому времени корабли уже были далеко, – отвечает ему Мози. – А когда капитаны возвращались за новым грузом, им будто стирали память. Стоило им увидеть око в форте Виды или на белом пляже Аномабу, они теряли голову. И на всё были готовы, лишь бы их купить.

Авоши слушает. Он больше не думает его связывать. Торговцы с побережья боятся таких людей, как Аркан. Слишком много они знают. Они поднимают на кораблях бунты. А если и становятся рабами по ту сторону морей, их семьи порой умудряются их вернуть.

– Видишь, ты ничего не забыл за эти годы, – говорит Авоши.

– Я поселился на одном очень тихом побережье, за пустыней. И двадцать лет занимался садом и охотился на диких голубей.

– А теперь?

Несколько секунд Мози молчит, потом отвечает:

– Ещё не знаю. Пока ищу, что буду делать. Я прошёл по лошадиному