Есть ранний портрет Натана Альтмана[128], которого — ни Альтмана, ни портрета не видела. Есть, опять же ранний, силуэт — работа действительно художницы[129], а не художника — у меня есть снимочек.

Жаль, что взяли для книжки портрет в клетчатом платье, т. к. это (то, что было у Крученых[130]) переснимок с переснимка, появлявшегося в печати и плохо отретушированного, сходство там было очень искажено, воображаю, что дала вторичная — гослитовская — ретушь!

Орлову еще не написала, и правда — то рука, то нога… а главное — пороху нет писать ему, а надо. Вы тогда написали, что он просил мне переслать статью уже после замечаний (?) исправлений (?) главной редакции, и я все чего-то ждала, а теперь плохо соображаю — получила ли я ее в первозданном виде (статью), или уже во второй инстанции, и вообще — получила ли? Мы там чего-то стали врать и заврались. Т. е. я — завралась. А в чем — сама не знаю. Не только руки-ноги, но и голова «отказывает».

«Лестницу»[131] и «Лебединый стан» я, действительно обещала, но выполню ли — еще посмотрю. (Это — перечитывая Ваше предыдущее письмо, на которое телеграфно отвечать не хочется.) Ибо я с легкостью необычайной могу выполнить не обещанное и не выполнить обещанного (Вас это не касается).

В Москву меня совершенно не тянет. Я ужасно устала — очухаюсь, тогда соберусь. А Вы приезжайте ко мне сюда[132], числах в 15-х — 20-х, или еще ближе к концу месяца (в общем, чем теплее и солнечнее — тем лучше) — если можете взять отпуск в это время и нет других планов. В любое время после 15-го. Напишите, что об этом думаете, я Вам расскажу, как до нас добраться. Если сумеете совместить отпуск с хорошей погодой, будет просто гениально. Таруса очень хороша до дачников. А. А. приехала, входит в тарусскую колею. Шлет Вам привет.

Целую Вас.

Милая Анечка, я очень огорчена тем, что, получив мою дурацкую и невнятную весточку, Вы уже, очевидно, предприняли какие-то шаги в Восточной редакции. Напрасно. Я отказалась от переводов Тагора не из-за занятости, а потому, что они у меня не получаются. Оттого, что я сейчас располагаю свободным временем, дело, по-моему, не меняется. И тогда, когда я делаю переводы, лежащие у Вас в столе в той маленькой книжечке, у меня было достаточно времени, однако они, по общему мнению, вышли дерьмовые. Значит, не во времени дело. Если Вам любопытно, посмотрите у Ярославцева[134] стенограмму обсуждения моих тагоровских переводов — и тон их и сущность скажут Вам больше, чем мой эпистолярный лепет. Сашка Горбовский[135] просто небольшой подлец и как таковой для меня не в счет, но с мнением других я обязана считаться — хотя бы внешне! Я не собираюсь пользоваться отчаянным положением второго тома, Шервинского[136], Ярославцева и еще какой-то дамы, чтобы ввинтиться в эту редакцию; не собираюсь латать дыры, оставленные Ахматовой[137] и Тушновой[138]; найдутся и без меня охотники. Стара я, чтобы себя ломать — и так вся переломленная. К тому же только что отработала 4 месяца без перерыва по 14 часов ежедневно — единственный отдых был — считка с Вами маминой книжечки. Я устала и еле дышу, и мне также мало дела до Тагора, как и ему до меня. Пусть другие причесывают ему бороду на русский лад — желаю им успеха.