— Очень смешно, — ответил Крозье. — Сама такая страшная.

Во время восторгания мы должны были ходить группой, чтобы при необходимости отбиться от банд плебратвы, или от пьяниц, которые могли выхватить ведро и опрокинуть вино себе в глотку, или от похитителей детей, которые могли нас украсть и продать в секс-рабство. Но мы разбивались на пары и тройки, чтоб быстрее обойти всю территорию.

В тот день я сперва пошла вместе с Бернис, но потом мы поругались. Мы все время цапались, и я воспринимала это как доказательство дружбы, потому что потом мы всегда мирились, как бы сильно ни поссорились. Какая-то связь была между нами: не жесткая, как кость, а скользкая, как хрящ. Скорее всего, нам обеим было не по себе среди детей вертоградарей и каждая боялась остаться без союзницы.

На этот раз мы поссорились из-за бисерного кошелечка для мелочи, с вышитой на нем морской звездой. Мы нашли его в мусорной куче. Такие находки мы ценили и всегда смотрели, не попадется ли что-нибудь. Жители плебсвилля выбрасывали уйму всего, потому что, по словам Адамов и Ев, не могли ни на чем подолгу сосредоточиться и у них не было никаких моральных принципов.

— Я первая его увидела, — сказала я.

— Ты и в прошлый раз первая увидела, — ответила Бернис.

— Ну и что? Все равно я первая увидела!

— Твоя мать — шалава, — сказала Бернис. Это было нечестно, потому что я и сама так думала.

— А твоя — овощ! — сказала я. Как ни странно, слово «овощ» было у вертоградарей оскорбительным. — Ивона — вообще овощ!

— А от тебя воняет мясом! — Бернис держала кошелек в руке и не собиралась с ним расставаться.

— Ну и хорошо! — Я повернулась и пошла прочь. Я не торопилась, но и не оглядывалась, и Бернис за мной не побежала.

Это все случилось в торговом центре «Яблоневый сад». Таково было официальное название нашего плебсвилля, хотя все называли его Сточной Ямой, потому что люди исчезали в нем без следа. Мы, дети вертоградарей, заходили в торговый центр, когда могли, — просто поглазеть.

Как и все остальное в нашем плебсвилле, торговый центр сильно потерял вид за последние годы. Тут был сломанный фонтан с чашей, заполненной банками из-под пива, и встроенные в стены цветочные горшки с кучами окурков, бутылок из-под «зиззи-фрут» и использованных презервативов, которые, по словам Нуэлы, были покрыты «гноящимися микробами». Еще в торговом центре стояла будка голограммера, которая когда-то проецировала световые силуэты Солнца и Луны, и редких животных, и тех, кто опускал в автомат деньги. Но будку разгромили, и теперь она стояла словно ослепшая. Иногда мы заходили внутрь, задергивали изодранный звездчатый занавес и читали сообщения, нацарапанные на стенах плебратвой. «Моника дает», «Дарф тоже дает токо луче», «$ есть?», «Для тибя бисплатна!», «Брэд ты пакойник». Дети из плебратвы были ужасно смелые, они писали что угодно и где угодно. Им было все равно, кто это увидит.

Местная плебратва заходила в будку голограммера, чтобы курить травку — в будке ею просто разило — и заниматься сексом: там валялись использованные презервативы, а иногда и трусики. Детям вертоградарей ничего этого не полагалось: галлюциногены были для религиозных целей, а секс — только для тех, кто обменялся зелеными листьями и перепрыгнул через костер. Но дети постарше хвалились, что уже пробовали и то и другое.

Те витрины, которые не были заколочены, принадлежали магазинам из разряда «все за двадцать долларов» под названиями «Дикая страсть», «Мишура», «Кальян» и прочее в том же духе. Там продавались шляпы с перьями, карандаши для рисования на теле, футболки с драконами, черепами и гадкими надписями. И энергобатончики, и жвачка, от которой язык светится в темноте, и пепельницы с двумя красными губками и надписью «Дай пососать», и наклейки-татуировки, о которых Евы говорили, что они прожигают кожу до вен. И разные дорогие штуки по дешевке — Шекки говорил, что они украдены из бутиков Места-под-солнцем.

«Это все дешевый яркий мусор, — говорили Евы. — Если вам так хочется продать душу, хотя бы возьмите подороже!» Но мы с Бернис не обращали внимания. Души нам были ни к чему. Мы заглядывали в витрины, и головы у нас кружились от желания. «Что бы ты купила? — спрашивали мы друг у друга. — Волшебную палочку на светодиодах? Прелесть! Видео „Кровь и розы“? Фу, это для мальчишек! Накладные сисимпланты „Настоящая женщина“ с чувствительными сосками? Рен, ты даешь!»

В тот день, расставшись с Бернис, я не знала, что делать. Сначала я хотела вернуться, потому что боялась ходить одна. И тут увидела Аманду. Она стояла на другой стороне пассажа с девочками — текс-мексиканками из плебсвилля. Я помнила эту группу, и Аманды с ними раньше не было.

Девочки были одеты как обычно: в мини-юбки и полосатые топы, вокруг шеи розовые боа словно из сахарной ваты, серебряные перчатки, в волосах заколки — залитые в пластик бабочки. В ушах «конфетки», на руках браслеты с медузами, в руках — сверкающие телефоны. Девочки красовались. Они включили на «конфетках» одну и ту же мелодию и танцевали под нее, крутя попками, выпячивая грудь. Казалось, они владеют всеми товарами из всех здешних магазинов и уже пресытились. Я тоже хотела иметь такой пресыщенный взгляд. Я стояла и молча завидовала.

Аманда тоже танцевала, только у нее получалось лучше. Потом перестала: остановилась чуть поодаль от группы, набирая текст на фиолетовом телефоне. Потом уставилась прямо на меня, улыбнулась и помахала серебряными пальцами. Это означало: «Поди сюда».

Я убедилась, что никто не смотрит. И перешла пассаж.

— Хочешь посмотреть мой браслет с медузами? — спросила Аманда, как только я подошла.

Должно быть, я показалась ей жалкой — в сиротских одеждах, с белыми как мел пальцами. Аманда подняла руку: на запястье плавали крохотные медузы, открываясь и закрываясь, как цветы, — само совершенство.

— Где ты его взяла?

Я не знала, что сказать.

— Спёрла, — ответила Аманда.

У девочек плебсвилля это был самый популярный способ добычи вещей.

— А как они там живут?

Она показала на серебряную кнопку на замке браслета.

— Это аэратор, — сказала она. — Он накачивает туда кислород. И еще надо два раза в неделю добавлять еду.

— А если забудешь?

— Тогда они жрут друг друга, — сказала Аманда. Она чуть заметно улыбнулась. — Кое-кто нарочно не добавляет еду. Тогда там начинается как будто война, и скоро остается только одна медуза, а потом она умирает.

— Ужас, — сказала я.

Аманда все так же улыбалась.

— Да. Затем они это и делают.

— Очень красивый браслет, — сказала я нейтральным голосом.

Я хотела сделать Аманде приятное, но не могла понять: «ужас» — это, по ее представлениям, хорошо или плохо?

— Возьми, — сказала Аманда. И протянула мне руку. — Я сопру еще один.