И он опрокинул второй стакан.

С Джеймсом происходила любопытная вещь, заинтересовавшая Мегрэ. По мере того, как он пил, взгляд его не только не тускнел, как у большинства людей, а, наоборот, прояснялся, приобретая неожиданную остроту и проницательность.

Рука его отпускала стакан только для того, чтобы снова его наполнить. Голос звучал вяло, неуверенно, безразлично. Он ни на кого не смотрел. Казалось, он растворился в этой атмосфере, спрятался там.

Игроки в глубине комнаты обменивались редкими фразами. Тускло поблескивала оловянная стойка.

Джеймс растерянно вздохнул:

— Чудно как-то… Такой человек, как вы, такой умный. А еще другие! Жандармы в формах… Судьи… Целая куча народу. Сколько их сейчас поднято на ноги? Сотня, наверно, если считать секретарей, переписывающих протоколы, телефонисток, которые передают распоряжения. Сотня, должно быть, работает день и ночь, потому что в Файтена попала совсем маленькая пулька.

Мгновение он пристально глядел на Мегрэ, и комиссар не мог понять, что это: высокопарная издевка или он говорит серьезно.

— Твое здоровье! Стоит все это того? А пока травят беднягу Бассо. Еще неделю тому назад он был богат. У него было солидное дело, машина, жена, сын. Теперь он не может даже вылезть из своей норы.

Джеймс пожал плечами. Голос стал более тягучим. Он устало, с отвращением огляделся вокруг.

— А причина всего этого в чем? Баба, такая, как Мадо, которой просто нужен мужчина. Бассо и попался. Ведь редко отказываются от подобных возможностей, не правда ли? Красивая девица. Темпераментная. Сначала уверяют себя, что это несерьезно. Назначают свидание. Время от времени проводят пару часов в холостяцкой квартире.

Джеймс сделал большой глоток, сплюнул на пол.

— Не глупо разве! Результат: один мертвец и целая семья, полетевшая к черту. И вся социальная система пущена в ход! Газеты, занимающиеся…

Самое любопытное, что произносилось все это абсолютно бесстрастно. Он лениво ронял слова, а взгляд его блуждал вокруг, ни на чем не останавливаясь.

— Еще козырь! — победно произнес хозяин за его спиной.

— Возьмите Файтена, который всю жизнь провел в поисках денег, пытаясь оплатить истекающие кредиты. Только этим он и занимался всегда. Непрекращающийся кошмар бесконечных векселей. Дошло до того, что стал с многозначительной настойчивостью обращаться к любовникам своей жены. Ну что, добился своего, теперь, когда мертв!

— Когда убит, — задумчиво поправил Мегрэ.

— Разве возможно установить, кто из них кого убил?

Атмосфера становилась тревожной; слова Джеймса, его пылающее лицо придавали ей оттенок нервозности.

— Идиотизм! Ведь я прекрасно понимаю, что произошло! Файтен, которому нужны были деньги, подстерегал Бассо еще с вечера, дожидаясь подходящего момента. Даже когда разыгрывали эту свадьбу и он был наряжен старухой, мысль о векселях не покидала его. Он следил за Бассо, танцевавшим с его женой… Понимаете? И вот назавтра он заговаривает. Бассо, которому все это уже изрядно осточертело, отказывает. Тот настаивает. Начинает слезливо причитать. Нищета! Бесчестье! Уж лучше покончить с собой… Готов поклясться, что комедия была именно в таком стиле. И все это в великолепное воскресенье, на фоне проплывающих мимо байдарок. Дурацкая случайность. Наверно, Файтен дал понять, что он не так слеп, как кажется. Короче, оба они оказались за навесом. На другом берегу реки у Бассо вилла, жена, сын. Он хочет заставить замолчать его. Хочет помешать ему выстрелить. Оба возбуждены.

Вот и все! Пуля вылетела из совсем маленького револьверчика.

Наконец Джеймс взглянул на Мегрэ.

— Теперв скажите сами, кому все это надо! Он смеется! Презрительный смех!

— И вот сотни людей разбегаются в разные стороны, словно муравьи из муравейника, в который бросили головешку. А Бассо затравили. Мало того, Мадо из кожи лезет вон, никак не хочет примириться с потерей любовника. Хозяин!

Хозяин неохотно положил карты.

— Что я вам должен?

— Во всяком случае, — проговорил Мегрэ, — у Бассо сейчас триста тысяч франков.

Джеймс ограничился пожатием плеч, как бы говоря: «Какого черта все это…». И вдруг:

— Послушайте! Я вспоминаю, как все это началось. Было воскресенье. Танцевали в саду виллы Бассо. Он танцевал с госпожой Файтен, и время от времени кто-нибудь толкал их, и они падали на землю в объятия друг друга. Все смеялись, даже Файтен.

Джеймс собрал деньги, раздумывая, уходить или нет, потом покорно вздохнул:

— Еще стакан, хозяин!

Он уже выпил шесть, но пьян не был. Голова у него, вероятно, все-таки стала тяжелой. Он нахмурился, провел рукой по лбу.

— Вы, конечно, продолжите охоту. — Похоже, ему было жаль Мегрэ.

— Трое несчастных: мужчина, женщина и мальчик, которых не хотят оставить в покое только потому, что в один прекрасный день мужчина переспал с Мадо.

Что на Мегрэ подействовало — голос его, вид или окружающая обстановка? Так или иначе это было настоящим наваждением, и ему стоило большого труда заставить себя вновь увидеть события с нормальной точки зрения.

— Твое здоровье, поехали! Мне надо возвращаться, потому как моя жена тоже вполне способна выпустить в меня пулю. Кретинизм это! Кретинизм!

Он устало открыл дверь. Стоя на плохо освещенном тротуаре, он посмотрел Мегрэ прямо в глаза:

— Странная профессия!

— Профессия полицейского?

— И человека тоже. Моя жена будет рыться у меня в карманах, считать деньги, чтобы узнать, сколько я выпил. До свидания. Кафе Ройяль, завтра?

Мегрэ остался наедине с охватившим его чувством смятения, которое долго не рассеивалось. Полное смещение всех представлений, разрушение всех ценностей. Улица утратила обычный вид, и прохожие тоже, а трамвай извивался, точно блестящий червь.

Мир приобрел пропорции муравейника, о котором говорил Джеймс. Взбудораженный муравейник — потому что один муравей мертв!

Комиссар вспомнил тело торговца рубашками, там, в высокой траве, за двухгрошовым кабачком. А еще всех жандармов на всех дорогах, задерживающих все автомашины. Революция в муравейнике!

— Чертов пьянчужка! — зло, хоть и не без некоторой симпатии, проворчал он.

Он с усилием вновь попытался объективно взглянуть на происходящее. От разговоров этих он совсем забыл, зачем пришел на улицу Шампионе.

«Попытаться узнать, куда ездил Джеймс с тремястами тысячами франков».

Он представил себе троих Бассо: отца, мать, сына, забившихся где-то и со страхом прислушивающихся к звукам внешнего мира.

— Болван этот каждый раз заставляет меня пить!