Олег Иванов молча стоял перед конклавом начальников, только что закончивших слушать его, на этот раз устный доклад о проведенной им несколько часов назад встрече. Ему было немного не по себе. И не оттого даже, что он не любил лишний раз, без надобности, мозолить глаза начальству, тем более когда уровень звездности этого начальства повышался по отношению к уже привычному. Он довольно неловко чувствовал себя в этой ситуации потому, что хоть и не совсем осознанно, но достаточно отчетливо ощущал почему-то, что несет какую-то личную персональную ответственность за тот неприятный и грозящий еще бог весть какими последствиями оборот, который начинали принимать события, вследствие полученной им не так давно информации. В конечном итоге это ведь был его агент, пусть и не завербованный им лично, а только лишь переданный ему на связь – по наследству, но его. И он отвечает перед теми, кто доверился ему и послал его сюда, на эту работу, за все слова и поступки своих негласных помощников, как бы нелепы ни были первые и непредсказуемы вторые.

– Это все, что вы можете нам сообщить? – после небольшой паузы спросил Ахаян.

– Все, – пожал плечами Иванов.

– Та-ак. – Ахаян, чуть прищурив глаза, пристально и, как могло показаться со стороны, довольно строго оглядел его с ног до головы. – А почему вы во время встречи не использовали звукозаписывающую аппаратуру?

– Потому что я ее с собой не брал.

– Почему же вы ее с собой не брали?

Иванов бросил мимолетный взгляд на своих непосредственных начальников:

– Я думал...

– Что вы думали?

– Виноват, товарищ полковник, не предусмотрел, – опустил глаза Олег.

– Кто ж знал, Василий Иваныч, что этот «Мармон» нам такое выдаст, – посопев, вступился за подчиненного Минаев. – На предыдущих встречах он только и делал, что официальный мидовский «Вестник» добросовестно пересказывал. Да икорку просил. Да ляржан[14], за дом заплатить. Мы уж от него ничего путного и не ждали.

– А он вам возьми, да и принеси.

– Закон подлости. Здесь уж, как говорится, не угадаешь, – слегка ворчливым голосом попытался оправдать и себя, и Иванова, а заодно уж сразу и всех остальных своих подчиненных Минаев. – А на каждую встречу аппаратуру таскать – это дело такое... чреватое. С ней, не дай бог, возьмут, все – уже не отвертишься.

– Я знаю, что будет, если с ней возьмут, – выразительно произнес Ахаян. В его голосе снова зазвучали металлические нотки. – Так, может, давай ее сразу всю под пресс? А? Чего мы вообще технику эту изобретаем, модернизируем. Только деньги на ветер. – Внимательно, по очереди, оглядев всех присутствующих, Василий Иванович с некоторым удовлетворением отметил эффект своей воспитательной нотации. Теперь уже не только один Иванов, а и оба других сидящих перед ним участника этой мизансцены, нахмурившись, потупили свой взор. Первым, поднявшим опять глаза, был, как ни странно, самый молодой из участников, замерший в некотором подобии строевой стойки. Обращаясь уже непосредственно к нему, Ахаян немного смягчил тон. – Ладно. Ты скажи-ка мне лучше, какое у тебя в целом, вообще, впечатление об этом...

– «Мармоне»? – подсказал Иванов.

– «Мормоне». Чего вы, кстати, псевдоним-то такой ему дали? Он что, сектант, что ли, какой? На многоженца[15]вроде не тянет. Судя по...

– Да нет, не «мормон», а «Мармон». Мармон – это маршал такой был, – подал голос Бутко. – Наполеоновский. Тот, который нам в свое время Париж сдал. В тысяча восемьсот пятнадцатом.

– А при чем здесь маршал? – проигнорировав реплику с места, Ахаян адресовал свой вопрос прежнему объекту.

Бутко, увидев, что проявленная им эрудиция вызвала реакцию несколько противоположную ожидаемой, и поняв, что в данном случае встревая в разговор, он совершил маленькую оплошность, слегка прикусил губу.

– Этот псевдоним дал ему Воскобойников, – начал объяснять Иванов. – Борель, он любит при случае похвастаться, что Мармон... ну, маршал... приходится ему якобы чуть ли не каким-то там прямым предком. Но так как тот у соотечественников пользовался дурной славой предателя...

– О чем свидетельствует тот факт, – в унисон ему продолжил Ахаян, – что он единственный из наполеоновских маршалов, чьим именем не назван ни один парижский бульвар. Все здесь увековечены, – он говорил это, почему-то глядя именно на Бутко, – и Даву... и Бертье... и Ней... и Сульт...

– И Ланн, – подхватил Минаев.

– И Ланн, – подтвердил Ахаян. – А вот Мармона нет. – Он сделал Иванову приглашающий жест.

Иванов продолжил:

– Наверно, именно поэтому его отпрыски, по словам Бореля, предпочли со временем отказаться от этой звучной фамилии.

– О чем сам Борель, конечно же, весьма сожалеет, – произнес Ахаян тоном человека, констатирующего некую общеизвестную истину.

– Да, он о маршале всегда отзывается с большим пиететом. И родители, видно, тоже уважали. Имя-то, Огюст – тоже в честь него. Я в энциклопедии справлялся – точно. – Олег посмотрел на Ахаяна, выразительно хмыкнувшего в ответ на его последнюю фразу и замершего в некой выжидательной позе, и, восприняв это как сигнал к тому, что тему происхождения псевдонима агента на этом можно считать закрытой, вспомнил о первоначально заданном ему вопросе. – Что же касается моего впечатления о «Мармоне», то... – его взгляд задумчиво сфокусировался на собранной сбоку от окна вертикальной гармошке жалюзи, – то оно в целом... – он пытался подыскать слово, которое могло бы концентрированно и одновременно точно и полно передать все то, что он думал о своем агенте, но такого слова не нашел, – неоднозначное.

Ахаян усмехнулся:

– А о себе-то самом оно у тебя однозначное?

– Ну... – взгляд вопрошаемого соскользнул с гармошки вниз и ушел куда-то в сторону, в точку соприкосновения правой стены с полом.

– Нет, то, что проку от него пока как от козла молока, – это я уже понял.

– Да это, Василий Иваныч, тоже дело такое, – осторожно подал свой голос Минаев. – Сегодня прока нет, а завтра... пойдет на повышение, в струю попадет и, глядишь... есть прок – пошла информашка.

– Мы сейчас, друг мой сердечный, в первую очередь о другой информашке думать должны. Не о будущей. А о уже имеющейся.

– Ну да, это верно, – поспешил согласиться Минаев.

– Поэтому я и хочу тебя спросить, – Ахаян обращался уже снова к Иванову, – Олег? Так тебя, кажется?.. – получив в ответ утвердительный кивок головы, он продолжил: – Олег... как ты сам чувствуешь... какое у тебя... внутреннее ощущение от всей этой... – Напрашивалось слово «истории», а может, и какое другое, покрепче, но ни один из вариантов озвучен не был. Оставив фразу незаконченной, Василий Иванович вопросительно посмотрел на Олега.