я захлопываю дверцу холодильника, громко разносится по небольшому пространству.

— К черту это.

Я не собирался ехать в город сегодня после того, как уже был рынке, но, похоже, я все-таки узнаю, все ли в порядке с Реми.

Моя голова с глухим стуком ударяется о подголовник, и я громко ругаюсь, когда въезжаю на парковку и замечаю, насколько она заполнена. Как раз то, что мне нужно — магазин, полный людей. Я выбираю одно из единственных свободных парковочных мест у входа и выхожу.

На кассе длинная очередь, поэтому Реми не видит меня, когда я вхожу. Хотя все остальные замечают. Вся атмосфера здесь меняется в одно мгновение, как будто вакуум высосал все веселые разговоры и смех, оставив тихую пустоту. Болтовня заканчивается, и появляются взгляды, полные ненависти.

Реми, должно быть, заметила перемену вокруг себя, потому что она поднимает глаза, и наши взгляды на мгновение встречаются. Однако она выглядит не так, как все остальные, и это меня немного раздражает. Я бы предпочел, чтобы она ненавидела меня так же, как и они. С этим было бы легче иметь дело.

Я отвожу взгляд и продолжаю идти за своим молоком, игнорируя каждый приглушенный шепот, наполненный ядом по пути. Но, конечно, учитывая, как прошел сегодняшний день, я не удивляюсь, когда вижу, как Джолин, владелица магазина, пополняет запасы того самого молока, которое мне нужно. Она ни за что не облегчит мне задачу, вручив мне его. Я думаю, она предпочла бы видеть, как я умираю с голоду, чем помочь мне каким-либо образом.

Видя, что она почти закончила заполнять полку, я решаю отойти в сторону и подождать. Я уверен, что если бы она заметила, что я стою здесь раньше, она бы не торопилась, но через несколько минут она заканчивает и укладывает ящики на тележку.

Хмурый взгляд, которым она одаривает меня, проходя мимо, смертоносен, но я просто смотрю прямо в ответ, как будто смотрю сквозь нее. Вероятно, ее еще больше бесит мысль, что она не оказывает на меня никакого влияния.

Когда я подхожу к кассе со своим единственным пакетом молока, в очереди четыре человека, и я не пропускаю не такой уж и незаметный шаг в сторону от себя, когда становлюсь в очередь. Такое же дерьмо происходит с тех пор, как здешние люди узнали обо мне.

Отключившись, я игнорирую все вокруг, пока не оказываюсь следующим в очереди к кассе. Судя по быстрому взгляду из-под моей кепки, с Реми все в порядке. Как бы сильно я ни хотел просто оставить все как есть, гребаное чувство вины, гноящееся внутри меня, не позволит этого.

Мое горло почти горит, когда я прочищаю горло и выдавливаю слова. — Ты в порядке?

Я больше ничего не говорю, но она, должно быть, понимает, о чем я говорю, потому что тихо отвечает. — Да. Спасибо.

Кивок головы — это все, что я выражаю ей в ответ. С ней все в порядке. Теперь я, наконец, могу перестать думать об этом, и, надеюсь, маленькие уколы вины пройдут.

— С тебя два пятьдесят два, — говорит она мне, отсканировав молоко.

Я вытаскиваю свой бумажник, но, кроме чека, который я еще не обналичил, там всего две жалкие долларовые купюры.

— Черт.

Я шарю по карманам в поисках какой-нибудь мелочи, о которой, возможно, забыл, хотя это крайне маловероятно. В наши дни дорог каждый цент.

Когда я вытаскиваю пустые руки, я потираю затылок, пытаясь немного снять напряжение.

Просто чертовски здорово.

Реми, должно быть, прочитала это по моему лицу, потому что, как только я тянусь за коробкой, чтобы поставить ее обратно, она говорит. — Все в порядке. — Затем она лезет в задний карман и вытаскивает еще один доллар, добавляя его к тем, что я уже дал.

Более того, она даже пытается дать мне сдачу. Я качаю головой «нет» и бормочу. — Спасибо. — И как можно быстрее ухожу со своим молоком.

Не успеваю я отойти на несколько шагов, как она окликает меня. — Джейкоб.

Странно слышать, как мое имя произносят таким тоном, в котором нет чистого отвращения. Я поворачиваюсь к ней лицом, но почти жалею, что сделал это. Теперь я понимаю, что она произносила мое имя не с отвращением, потому что она произносила его с жалостью.

В ее протянутой руке горсть салфеток. С того места, где она стоит, ей хорошо виден мой грузовик. Она наверняка видела, что они с ним сделали. Если бы на этот раз я, действительно, не забыл захватить салфетку, когда выходил из своего грузовика, я бы просто проигнорировал ее, развернулся и ушел. Но поскольку сегодняшний день становится все более дерьмовым, я, действительно, забыл. Я выхватываю салфетки у нее из рук, прекрасно понимая, что все еще веду себя, как придурок, и убираюсь оттуда к чертовой матери.

Однако этот день еще не закончил морочить мне голову. Пройдя несколько футов от магазина, я вижу, как маленький мальчик выбегает из-за угла, спотыкаясь прямо передо мной. На вид ему, может быть, три или четыре года, и слезы мгновенно начинают бежать по его щекам.

Обычно я бы проигнорировал его и продолжал идти. От помощи людям никогда не бывает ничего хорошего, и это может привести меня к неприятностям. Но, как и вчера, вокруг больше никого нет, и, черт возьми, мне его жаль. Я присаживаюсь на корточки и протягиваю руку.

— Ты в порядке, приятель? — Он мгновенно хватает меня за руку, подтягиваясь. Сопли и слезы покрывают его лицо, и от этого вида у меня все внутри переворачивается. Мне не нравится это видеть. — Эй, все в порядке. Ты крутой парень, верно? — Спрашиваю я.

Когда он перестает плакать и выдает легчайшую улыбку, я почти делаю то же самое. Он слишком мал, чтобы быть запятнанным историями обо мне. Слишком мал, чтобы формировать мнение о том, каким я должен быть. Я даю ему одну из салфеток, которые дала мне Реми, и он берет ее беззаботно.

Какие бы хорошие чувства у меня ни были, они исчезают в следующую секунду, когда, предположительно его мать, выходит из-за угла здания.

— Убирайся от него к черту! — Кричит она высоким и пронзительным голосом. Затем она бросается оттаскивать его, как будто я физически нападаю на него прямо здесь, на тротуаре.

Мне еще раз напоминают о том, почему я не должен беспокоится о других. Я встаю на ноги, отворачиваюсь и иду к своему грузовику, затем использую оставшиеся салфетки, чтобы открыть дверь, прежде чем мчаться обратно в безопасность моего