— Ну да… Хорошо, только по большой дружбе! Чем-то ты мне симпатичен, голубоглазый мальчуган! Только не надейся, я не гей! Я предпочитаю женщин! Что делает привлекательной любую женщину? Ночь, мой друг! Пошли за мной!

Охранник продемонстрировал военную выправку при виде шефа и ничуть не выразил удивления, пропуская Авенира. Они поднялись по богатой ковровой дорожке, открыли одну широкую дверь, затем другую. Внезапно запахло парной баней, воздух стал влажным и ароматным. Перед ними открылся широкий и глубокий коридор между пластиковыми стенами с раздвижными дверьми по бокам. Играла успокаивающая музыка, из-за ближайших дверей доносились какие-то непонятные, но очень волнующие звуки.

— Нет,— сказал Трофим,— мы тут не пойдем. Не ровен час, наткнемся на клиента. Они у нас здесь ни с кем не любят встречаться, даже друг с другом. Строго по одиночке разводим!

Он открыл небольшой служебный вход и знаком пригласил Авенира следовать за ним. За чередой извилистых поворотов открылся зал с аппаратурой видеоконтроля. За множеством экранов сидел человек. Трофим отправил его покурить, а сам защелкал переключателями пульта.

— Только чур — могила! Узнают, что я тебе показывал, вышибут в два счета! Сейчас я тебе что-нибудь интересненькое подберу… Сейчас… Вот, то, что надо!

Авенир похолодел и задрожал. На экране предстала ему нагая Вероника, разметавшаяся на широкой белой тахте. Она закрыла глаза и ловила губами воздух, извиваясь под ласками двух маленьких голых вьеток, одной из которых была та самая, воробышек. Он все смотрел, не в силах отвернуться или хотя бы зажмуриться, и дышал в такт движениям и судорогам стройных женских тел, то сплетавшихся в неразличимый клубок, то расходившихся в скульптурные группы, центром которых неизменно была Вероника. Сердце его стучало молотом.

— Сиамский массаж,— нехорошо улыбаясь, пояснил Трофим.— Красивая женщина радует мужской глаз, а некрасивая — женский… Все, хватит. Представление окончено.

Он щелкнул пультом. Его гостеприимства отчего-то значительно поубавилось. Они вернулись на первый этаж.

— Мне надо поговорить с той девушкой,— сказал Авенир.

Трофим заржал:

— А ты тонкий ценитель жизни! Сначала поймать сеанс, а потом беседовать с дамой, как ни в чем не бывало! До такого даже я не додумался! Ты не извращенец, случайно?

Он с каждой минутой становился все грубее.

— Ты не понял,— настаивал Авенир.— Мне нужна та… Вьетка. Та, что была в ногах… Ну, понимаешь?

— А-а! — удивленно протянул Трофим.— Понимаю, как же. Это можно устроить, но учти — у нас не бордель!

— Ты не понял! — вскричал Авенир.— Я хочу просто поговорить с ней… Посидеть здесь где-нибудь за столиком! И чтобы она не знала, что я видел! Это можно?

— Исключено! — отрезал менеджер.— И вообще, моя миссия окончена. Я не могу с тобой таскаться всю ночь. Я тебе все показал, дальше сам. У меня работа.

И он исчез в толпе, оставив Авенира наедине с бурей чувств и мыслей.

Можаев стоял посреди блуждавших, как кометы, клиентов, оглушенный. Впервые он негодовал на свою память, не отпускавшую увиденное. С трудом совладав с собой, чувствуя невероятную усталость и дрожь в коленях, он вышел на улицу и побрел домой. Пустынные ночные улицы выглядели странно после нескольких часов пребывания в многолюдной веселой толчее. Был как раз тот самый унылый час, после которого ночь идет на убыль. Все спали. Машин не было.

Вскоре за спиной у него зазвучали чьи-то поспешные шаги. Человек был еще далеко, но торопился. Это было неприятно. Авенир с облегчением свернул в переулок, но не прошел и полста метров, как вновь услыхал шаги. Тогда он отбросил ложную скромность и припустил во всю прыть, вспоминая, как вчера гнался за вьетами и Петрушей. Однако силы его в эту ночь были не те, через квартал он уже задыхался и слышал преследователя все отчетливее, боясь оглянуться. Он отчаянно шарил глазами в поисках чего-нибудь весомого, решившись повторить на преследователе тот же фокус, что проделали с ним вчера, но, как на грех, ничего не попадалось. Увидав в сторонке десяток металлических гаражей посреди спящих домов, он метнулся туда, забился в узкую щель между пахнувшими краской холодными стенками и затаился, сдерживая колотящееся до тошноты сердце и хрип в горле.

Незнакомец подбежал, перешел на шаг, прислушался. Он понял, где затаился Авенир, откашлялся, сплюнул и неторопливо принялся осматривать линейку — проем за проемом. Вот уже тень его появилась на асфальте перед тем местом, где сжался в комок Авенир, как вдруг на площадке у гаражей появился некто третий, тихий и зловещий. Он вышел из сумерек и молча встал за спиной у преследователя Авенира.

Они не проронили ни слова, тотчас поняв, что настроены друг к другу враждебно. Авенир из его убежища ничего не мог рассмотреть и лишь слышал, как зашаркали ноги, когда мужчины закружились в схватке, да два дыхания — тяжелое, глубокое пыхтение через приоткрытый рот и энергичный, быстрый сап через ноздри. В мучительном ожидании прошло несколько секунд, хлопали удары, шаркали ноги. Тяжелое дыхание становилось все чаще, все отчаяннее, а сопение все напористее и злее, и наконец раздался мучительный стон, человек попятился, и после короткой паузы вместе с ударом прозвучал победный выдох. Авениров преследователь с глухим стуком упал на асфальт.

Невидимый победитель несколько секунд стоял неподвижно, успокаивал дыхание, прислушивался. Потом двинулся почти беззвучно и, пригнувшись, заглянул в щель, где забился Можаев. Тот едва не вскрикнул: прямо в глаза ему всего с полуметра, не мигая, смотрел круглоголовый стриженый вьет, похожий на свирепую кошку. Сыщику почудилось даже, что глаза его зеленью сверкнули в темноте. Вьет не проявил никаких эмоций. Убедившись, что с Авениром все в порядке, он выпрямился и легкой рысью убежал в темноту.

Выбравшись поспешно из своего крысиного убежища, Авенир едва не вскрикнул вторично. На асфальте, подвернув неловко голову, раскинув руки и ноги, лежал без сознания тот веселый молодой парень, что помогал ему пользоваться банкоматом. Осторожно обойдя его сторонкой, Авенир трусцой припустил к дому и до желанной постели добрался без происшествий.

V

Старуха бесцеремонно трясла его за плечи. Он мычал, отбивался и даже ощутимо лягнул ее длинной волосатой ногой в носке, за что тут же получил оплеуху.

— Петровна! С ума сошла!

— Деньги давай! — мрачно сказала старуха.— Похмелиться надо.

Вид ее говорил сам за себя.

— Я же вам вчера премию выплатил!

— Вот лучше бы не давал премии! А раз дал — дай теперь похмелиться! И задание давай еще. Мне у тебя работать нравится.

Авенир, почесывая всклокоченную гудящую голову, вытряхнул из карманов вчерашний барыш, отсчитал нищенке причитавшийся аванс. Во хмелю она всегда была грубой и наглой. Выслушав задание, она задумчиво подвигала челюстью и сказала:

— Еще триста давай!

— За что это?! — возмутился Авенир, считавший, что трудовую дисциплину надо поддерживать.— Отработай сперва!