– Благодарю вас.

– Вы сможете быть сильной. Сила – вот в чем он нуждается. Видите ли…

Я не сводила с него прямого взгляда, но он молчал. Я решила помочь ему.

– Вы говорили, что…

Ввалившиеся глаза Стивена, казалось, пытались проникнуть в мои мысли. Он все порывался что-то сказать мне, но колебался, стоит или нет это делать. Меня охватило огромное любопытство. Я была твердо уверена, что должна узнать о чем-то важном – и, скорей всего, это касалось Обри.

Но Стивен откинулся на стуле и закрыл глаза. В это время в комнату вошла Амелия.

Мы вместе выпили чай.

И все-таки меня не оставлял вопрос – о чем же хотел рассказать мне Стивен?

Однажды поздно вечером, когда над замком нависли темные тучи, предвещавшие грозу еще до исхода дня, я зашла в длинную галерею полюбоваться висевшими там портретами. Мне сразу бросилось в глаза, насколько Обри походил на некоторых своих предков. Переходя от картины к картине, я внимательно вглядывалась в лица – одни улыбающиеся, другие серьезные, третьи печальные. Все они, казалось, смотрели на меня с полотен оценивающим взглядом.

Стоя в галерее в надвигающихся сумерках, я была охвачена чувством чего-то ирреального. Вообще за то время что я прожила в этом доме, меня часто преследовало ощущение, что за мной кто-то следит – это, как мне представлялось, были призраки прошлого, изучавшие меня – девчонку, безрассудно осмелившуюся проникнуть в их тесный семейный круг.

Один из портретов особенно заинтересовал меня – возможно, потому что лицо изображенного на нем мужчины напоминало мне лицо Обри. Его глаза, казалось, оживали, и выражение лица менялось по мере того, как я всматривалась в портрет. В своем воображении я представляла, что губы человека кривятся в усмешке, как будто он знал, что одновременно притягивает и отталкивает меня. Белые кудри его парика почти достигали плеч, а голову венчала широкополая шляпа, немного похожая на военный головной убор. Он был одет в ярко-красный бархатный камзол, схваченный у талии, под ним виднелся искусно вышитый жилет, почти такой же длинный, как камзол. Он тоже тесно охватывал талию мужчины и затем расходился широкими полами. Пуговицами служили драгоценные камни. Штаны доходили до колен и были украшены великолепными пряжками. У мужчины на портрете были стройные ноги, а пряжки на его туфлях гармонировали с теми, что красовались на штанах. Словом, это был чрезвычайно элегантный джентльмен.

– Привет! – неожиданно услышала я чей-то голос.

Я вздрогнула. На мгновение мне показалось, что это денди с картины вдруг обратился ко мне. Я резко обернулась и увидела Обри. Наверное, он вошел очень тихо, а я была так поглощена созерцанием портрета, что не услышала его шагов. Он осторожно взял меня за локоть.

– Я вижу, ты совершенно очарована Гарри Сент-Клером, – произнес он. – И я уверен, что не ты первая.

– Так, значит, это Гарри Сент-Клер? Должно быть, это твой дальний предок – ведь портрет нарисован не меньше чем сто лет назад.

– Угадала. Эта шляпа выдает его. Она называется деттингенской – по названию места, где когда-то произошло знаменитое сражение. Возможно, ты даже знаешь точную дату. Я только помню, что это было примерно в 1740-х годах.

– Так оно и есть.

– После сражения возникло повальное увлечение этими шляпами. А как ты догадываешься, Гарри всегда скрупулезно следовал моде.

– Неужели ты знаешь историю всех своих предков?

– Только тех, кто отличился, как Гарри.

– А как он отличился? На поле брани при Деттингене?

– Ни в коем случае! Для этого он был слишком умен. Гарри был повесой, Гарри был воплощением дьявола! Его имя связывали с несколькими громкими скандалами, и тем самым он навлек на себя гнев отца, деда, а фактически и всей семьи.

– А что он сделал?

– Да ничего хорошего! Во всех затеваемых где-либо проказах непременно участвовал Гарри. Он почти промотал фамильное состояние и умер молодым. Говорили, что его призвал к себе дьявол. Думаю, что этот проказник сейчас недурно проводит время в аду. Он и там сумел бы устроить шумные кутежи.

– Ты говоришь так, как будто он тебе нравится.

– А ты не согласна, что негодяи всегда интереснее святош? Хотя, надо сказать, последних в нашей семье было не так уж много. Гарри состоял членом одного из Клубов адского огня. В то время их было немало, и многие ленивые и никчемные молодые люди, склонные к мотовству и располагавшие для этого определенной суммой денег, являлись членами подобных клубов.

– Но чем-то он все-таки занимался?

– Ничем похвальным! Баловался черной магией, поклонялся дьяволу – словом, не стесняясь потакал самым дурным своим наклонностям. Во главе клуба, к которому принадлежал Гарри, стоял некий сэр Фрэнсис Дэшвуд. Члены клубы собирались в Медменхэме близ Вест-Уайкома. Дэшвуд выстроил там замок, по виду напоминавший монастырь, именно там они поклонялись дьяволу – проводили черные мессы, устраивали оргии… Ты даже не представляешь, до какой степени испорченности доходили эти люди.

Глаза Обри во время этого рассказа светились восхищением.

– Но всего этого Гарри показалось мало. Рассказывают, что он организовал свой собственный клуб – почище того, что был у Дэшвуда.

– Наверное, его портрет рисовал очень искусный художник, – предположила я. – Когда смотришь на него, лицо словно оживает.

– Да, он сумел передать не только внешнее сходство, но и самую суть характера Гарри. Сразу видно, что это человек незаурядный, не так ли? А теперь взгляни на портреты Джозефа Сент-Клера и его дочери Черити. Они жили примерно за сто лет до Гарри. Это – добродетельные Сент-Клеры. Но ты не находишь, что Гарри интереснее?

– Я нахожу, что его портрет выполнен более искусно.

– Не пытайся себя обмануть! Сам Гарри смотрит на тебя с картины и как будто старается понять, не смог бы он увлечь тебя на стезю зла. Он наверняка захотел бы сделать тебя членом своего Клуба адского огня.

– Как это страшно! Кажется, портрет сразу стал зловещим.

Обри зажег одну из ламп, стоявших рядом на пристенном столике, и поднес ее к картине. При свете Гарри Сент-Клер выглядел просто негодяем.

Обри засмеялся. Обернувшись к нему, я подумала, что ненормальный блеск в его глазах делает его поразительно похожим на далекого предка.

Меня пробрала дрожь. В это мгновение вдалеке послышался глухой рокот надвигающейся грозы. Обри обнял меня за талию, и мы постояли перед портретом еще несколько минут.

Затем Обри поставил лампу обратно на стол и, обернувшись ко мне, схватил меня в объятия и поцеловал страстно и требовательно. Никогда до этого момента он не вел себя со мной подобным образом.

Мне стало немного не по себе. Я опять взглянула на портрет – казалось, Гарри Сент-Клер смеется надо мной.