— Лютенийцы, — говаривала ей некогда мать, — все, как один, отличные наездники. Это свойство венгерской крови!

Как-то миссис Сандон тихо промолвила, будто вслух размышляя:

— Как мне хотелось бы, чтобы папа купил себе настоящую верховую лошадь. И тебе — такую, как те, что были у меня в детстве и юности…

Ксения ее услышала и звонко ответила:

— Обо мне не переживай, мама! А папа… Нам так повезло, мама! Фермеры благоволят к папе и разрешают ему ездить на их лошадях! Он так прекрасно за ними ухаживает! Они его тоже любят.

— Да, твой отец — отличный наездник, — улыбнулась ей мать. — Собственно, он талантлив во всем, но…

Она помедлила. И Ксения ее поддразнила:

— Мне уже начинает казаться, мама, что на Балканах не найдется наездника лучше!

— Это другое, — быстро ответила мать. — Венгры, словийцы и лютенийцы почти всю жизнь проводят в седле, и я тоже скакала верхом с самого детства, с трех лет.

— Тебе сильно этого не хватает сейчас, мамочка? — нежно озаботилась Ксения.

— Иногда мне снится, что я галопом несусь по степи, — призналась ей мать. — Но ручаюсь, теперь мне нравится заниматься своим домом, шить на соседей… Очень нравится! Мне нравится наш уют, то, что тебе и папе у нас хорошо…

Повзрослев, Ксения ее раскусила: мать ее, как ни боролась с собой, не могла скрыть того огонька в глазах, какой вспыхивал в них, когда она видела красивую лошадь или наблюдала за верховой ездой.

Когда они были наедине, миссис Сандон часто описывала дочери конные трюки, наблюдаемые ею в детстве, рассказывала, как словийцы объезжали диких коней… Особый рассказ матери был о конюшне ее отца — знатока лошадей, державшего у себя экземпляры только элитных пород. Вот что вспомнилось Ксении, пока граф Гаспар Хорват готовился дать ей ответ. И ответ был таков:

— В Мольнаре… ваше высочество… имеют место небольшие волнения. Очень небольшие. Но я уверен, необходимо просто отвлечь народ от этих… преимущественно воображаемых!.. проблем, чтобы о них побыстрее забыли.

Так вот почему Джоанна была столь спешно вытребована в Лютению! Для отвлечения народа от политических дел!

И коли принцесса отсутствовала в Лютении со времени оглашения ее помолвки, то по ее приезде наверняка начнутся нескончаемые приемы, увеселения и, возможно, будет дан большой бал. В предвкушении побывать на настоящем королевском балу Ксения вместе со страхом ощутила легкое щекотание под ложечкой. Мать не скупилась на описание королевских приемов, но для Ксении это были только рассказы — а сейчас, вероятно, она все увидит воочию и примет участие в торжествах. Ей захотелось в нетерпении попрыгать на одном месте, как в детстве.

В Дувре она была ошеломлена количеством багажа, который Джоанна везла с собой. Во время крушения поезда он остался цел и невредим — вагон устоял на колесах, — и теперь большие кожаные чемоданы были перенесены в королевский состав. Когда же Ксения увидала содержимое чемоданов, она попросту онемела. Там были платья, каких она и не мечтала увидеть — не то чтобы надеть. К ним страшно было притронуться, коснуться их даже кончиком пальца — такой благородной была их ткань, такими немыслимо прекрасными были на них кружева и отделка.

Следует быть очень, очень осторожной, напомнила она себе. Но так восхитительно было видеть свое отражение в зеркале — и знать, что фея из волшебной сказки, заключенная в зеркальную раму, — это она, Ксения, «ее высочество», и это вокруг нее колышется и трепещет дивное облако нежного шелка!

Цвета платьев чудесно оттеняли огненный цвет волос и Джоанны, и Ксении: все оттенки голубого, обширная гамма травянисто-зеленого, мягко-коричневого, жемчужно-серого…

Единственное отличие во внешности сестер состояло в том, что кожа Ксении была чуть светлее и бархатистее, чем у Джоанны, однако наряды одинаково шли обеим.

В чемоданах были не только платья. Была и впечатляющих размеров шкатулка с драгоценностями. Драгоценности были, скорее всего, фамильные, и ими украшали себя еще бабушки матерей Джоанны и Ксении.

Ксения едва сдержала вскрик, потрясенная их необычайным великолепием, когда мадам Гиюла открыла шкатулку, дабы предложить принцессе выбрать себе брошь, браслет или ожерелье с серьгами.

— Как хорошо, — щебетала счастливая фрейлина, — что за шкатулку отвечаю я и что вагон уцелел! Если бы драгоценности пропали, вот это была бы трагедия! Вы только представьте себе! Это удача, да-да, это большая удача, что шкатулкой ведаю я!

— Да, совершенно верно, трагедия, — задумчиво и несколько невпопад пробормотала Ксения, разглядывая жемчужные ожерелья с бриллиантами и к ним браслеты — в соседнем отделении ящичка. Она гладила пальцами камешки и цепочки, брала в руки и подставляла под солнечные лучи взблескивающие разноцветными искрами камни. Немыслимая красота… сказочная…

— Ах, ну как же все-таки мне повезло! — не умолкала мадам Гиюла. — Все украшения целы, ни одно не повреждено! Вы только подумайте!

Ксения не могла не улыбнуться, стоя вполоборота к фрейлине и пряча лицо, делая вид, что роется в ящичке. С каждой минутой, приближающей их к Лютении, железнодорожное происшествие приобретало в воображении мадам Гиюлы все больший и больший масштаб. Несомненно, придворная дама готовится взять на себя роль героини, каковую сыграет для благодарной аудитории по прибытии, и, вне всякого сомнения, пылкий рассказ о ее травматическом опыте будет иметь беспримерный успех, решила про себя Ксения.

Но что по-настоящему было удачей, так это то, что бдительность мадам Гиюлы в это время, пока она предвкушала блеснуть жертвой, отступила на задний план и мирно спала, и Ксения несколько раз опасливо взглядывала на нее, совершая одну за другой оплошности в обращении с драгоценностями: что куда приколоть, как застегнуть… Было бы по меньшей мере странно объяснять фрейлине, что принцесса делает это впервые. Совершив над собой усилие — непривычно было надевать на себя драгоценности, — Ксения положилась на ловкие пальцы помощницы, и та с особенным удовольствием застегнула ей сзади на шее колье.

Королевский поезд шел быстро. Колеса бодро постукивали, пейзаж за окном постепенно менялся. Но в любом случае от Вены до Лютении были еще добрые сутки пути. Когда они проезжали Австрию, Ксения завороженно припала к окну, любуясь окрестными видами, не в силах отвлечься на что-то другое, даже на драгоценности. Боже, она сейчас почти уже там, куда влекло ее постоянно, — на родине матери, где она почти не надеялась побывать — разве что прибегнув к жесткой экономии, в качестве полунищей паломницы.

И вот ей прислуживают среди всей этой роскоши, и она едет туда, где выросла ее мама, и что ни день, Ксения видит себя в зеркале красивее, чем за всю предыдущую жизнь, — невероятное колдовство. Она даже тайком от мадам Гиюлы постучала по стенке вагона: не тыква? Вагон не был тыквой… А вот она была Золушкой — этот блистающий мир для нее скоро померкнет, и ее место в нем займет кузина, почти насильно толкнувшая ее в это неведомое и восхитительное приключение. Где-то она сейчас, ее сестрица Джоанна? Вместе с любимым? Ксения невольно представила себя в объятиях мужчины — и покраснела. Прочь, прочь коварные мысли! Она вновь взглянула в окно.