Украдкой Алиса следила за этим человеком, лениво пускающим кольца дыма в потолок. Затем с несколько картинной пластичностью Люк встал с кровати и перетек в кресло напротив нее.

Раз у него вдруг появился разумный собеседник, то надо хотя бы видеть его вблизи.

— Так… — начала она снова, — зачем ты играешь? Если тебя все достало?

— Ну, я уже из этого поезда не выпрыгну. Я стал и вагонами, и рельсами. — Уголки его губ дрогнули в еле заметной усмешке.

— И тебе это не нравится, — утвердительно сказала Алиса.

Зеленые глаза полыхнули легкой вспышкой.

— Нет.

— А зачем ты мне это рассказываешь?

— Потому что ты спрашиваешь.

Они таращились друг на друга в полутьме, и каждый пытался понять своего собеседника. Впервые эти двое встретили того, кто интересовал их больше, чем мертвецы.

— Раньше твои песни были хорошими. Даже… мне они понравились, — осторожно произнесла она.

— Даже тебе? — Люк суховато рассмеялся. — Передо мной сидит либо тонкий ценитель, либо девушка с кошмарной манией величия.

— Уверена, что у этих песен была причина, — проигнорировала его реплику Алиса. — Что же произошло теперь?

Почему-то ей хотелось узнать правду, и она сама не понимала, откуда иногда берется это желание — понять другого. Но к Янсену появлялось неожиданное расположение. С ним хотелось говорить.

Сейчас в Люке не было и капли того мистицизма, что бил с каждого плаката. Он недоуменно улыбнулся ее вопросу, слегка сведя брови.

— А ты не знаешь? Алиса, откуда ты взялась? Из какой Страны чудес?

Внезапно он наклонился к ней так близко, что она могла разглядеть темную подводку, повторяющую форму его глаз, и почувствовать, как циркулирует воздух между ними… Некоторое время он взирал на нее в абсолютной тишине, а потом отчетливо вдавил в нее:

— Сабрина… умерла.

Он не сказал, кто такая Сабрина, да это было и неважно. Но она заставила его петь, и мир принял его музыку, словно жертву, отобрав все до последней капли. У него ничего не осталось. Он пуст.

«Человек-загадка», «кумир молодежи», «Орфей нового поколения» — все это оказалось безбожными медийными клише.

Перед Алисой сидел одинокий, выпитый до дна человек.

***

Старая боль вдруг проснулась и кольнула его так, что стало трудно дышать. Он с трудом верил, что это его такой надломленный голос сейчас сказал: «Сабрина… умерла». Стыд, да и только. Момент был чудовищный, а темнота и плохая видимость усилили это чувство в сотни раз.

Сидящая перед ним девушка спросила:

— Им пришлись по вкусу твои страдания?

Он испытал к ней секундную ненависть. Потому что она каким-то образом поняла больше, чем он сказал.

— Ну, когда-то мне было хреново, — тем не менее сдержанно отозвался он. — Моя девушка вроде как умерла.

Первичный интерес к ней сменился растущей настороженностью.

Что-то в груди Люка все еще стремительно сокращалось, пуская круги дрожи по всему телу. Взор не отпускал странную гостью напротив него. Много не говоря, она обладала жутковатой особенностью настраиваться на одну волну с собеседником. Как если бы кто-то деликатно забрался к тебе в душу и начал осторожно разбирать ее на части.

— От чего она погибла?

— Автомобиль, — чуть помедлив, стал рассказывать он. — Ее сшибло прямо на моих глазах, и я был с ней до приезда скорой помощи. Об этом, если честно, никто не знает. Всем известно, что ее просто сбила машина.

— И ты видел ее смерть?

— Да. Скорая опоздала. Ей в живот очень неудачно воткнулась какая-то железка. Фонтан крови. Мы оба были в ней, просто финал фильма «Пила» какой-то… Она цеплялась за мою майку и могла только смотреть мне в глаза. Собственное бессилие — настоящий кошмар.

Сейчас он снова был прежним. Иронизировал даже на больную тему и отмазывался не очень умными шуточками. Но в тот момент что-то в беседе стало для них общим, какая-то невысказанная мысль.

— And all I loved, I loved alone, — протянула Алиса.

Люк с ухмылкой потер свою татуировку на ребрах. Напряжение стало спадать, и между ними вдруг заструилось доверие.

— Складно вышло, не правда ли? Я набил себе его фразочку, а теперь с ней по земле ходит еще миллион людей. Я всегда говорил, что я — просто икона безвкусицы.

— И разумеется, у тебя одна любовь на всю жизнь? — ровно спросила она.

— А можно ли считать привязанность к мертвецу любовью? — парировал Люк. — Может, это просто… память?

В лице Алисы что-то изменилось. Это было заметно даже в полумраке. Или же перемена произошла в воздухе, в котором витало их настроение. Но Люк понял: сейчас уже он задел ее.

— Кто знает? — уклончиво ответила она наконец. — Хотел бы ты увидеть ее снова? Что бы ты сделал, если бы вместо меня здесь была она?

Его опять пробрала легкая дрожь. Он ведь даже не видит лица своей собеседницы. Здесь так темно, что под ликом какой-то Алисы в эту дождливую ночь мог прийти кто угодно.

Даже… она.

Люк сжал двумя пальцами переносицу, чтобы слегка отрезвиться. Это глупо. Алиса была другой. А Сабрины больше нет, это он знал совершенно точно.

— Это что, интервью? — поинтересовался он снова с деланым раздражением.

— Нет, просто мое любопытство. Ты, оказывается, другой. То, что видят люди, похоже на искусную постановку какого-то жадного продюсера.

Анри раскусили, даже не зная его. Люк невольно хихикнул.

— Все притворяются, Алиса. Каждый пытается выдать себя за кого-то другого. И ты, и я, и они.

Она подалась вперед. В свете плафона-черепка меж ними проступили спокойные черты лица с внимательными умными глазами. Алиса наконец-то обрела плоть и кровь. Теперь он был уверен в двух вещах: в том, что она — не Сабрина, и в том, что она — настоящая.

— А ты… никогда не хотел умереть вместе с ней?

Очередной вопрос. Почему-то шепотом. И опять прямо в сердце. Люк был убит ее проницательностью. Откровенность их беседы походила на оголенные лезвия, прижатые к коже. Они никого не ранили, но эта жутковатая честность причиняла легкую, щекочущую боль, от которой, впрочем, было и приятно. Это давало необъяснимое ощущение родства.

— Очень хотел, — также понизив голос, ответил он. — Но не стал. Как ты думаешь, в чем заключается настоящая трусость? В самоубийстве от отчаяния или в дурацкой жизни без смысла? Те, кто сводит счеты с жизнью, — по-своему большие смельчаки.

Алиса тихо посмеялась.

— Тебя обвиняют в распространении суицидальных настроений.

— Но я не чувствую себя виноватым. Наверное, потому что каждый имеет право не только на жизнь, но и на смерть по своей воле.