Барк, он говорил на заседании правительства, что не считает «отношение к нам британского правительства соответствующим тому, чего можно ожидать от союзной державы. Англия думает и заботится только об устойчивости собственного кредита и совершенно игнорирует наше финансовое положение». И этот вопрос его так волновал, что он, по его словам, «переступил границы обычной своей сдержанности и, пользуясь тем, что дело обсуждалось в среде министров и отсутствии членов канцелярии Совета, совершенно откровенно и в очень резких словах обрушился на политику британского кабинета»[222]. Имело ли место подобное выражение праведного гнева Барком или нет — мы никогда не узнаем. Ибо на таких совещаниях протоколы не велись, а свидетелей, кроме тех самых министров, увы, не было.

Барк настолько подробно описывает свою тираду, что она занимает в его воспоминаниях почти книжную страницу. Я не буду пересказывать все его обличительные выпады в адрес «коварных» союзников, поскольку суть позиций сторон предельно ясна. Но в итоге все же отдать золото предложил, конечно, не Барк, а влиятельный глава аграрного ведомства А. Кривошеин[223]. Последний, если верить незыблемой памяти министра финансов, якобы заявил: «Как ни убедительны доводы министра финансов, нельзя забывать и того, что золотой запас, который стараниями нескольких министров финансов накапливался в течение многих десятилетий, имеет также значение Военного фонда[224], и теперь именно настал момент, когда правительство вынуждено использовать сделанные им сбережения для военных целей». «…И мне пришлось покориться…»[225] — так и хочется написать: со вздохом сожаления выдавил из себя рассказчик. Но этого в воспоминаниях Барка нет.

Яхонтов же в своих записках зафиксировал слова Кривошеина на заседании 25 сентября 1914 г. несколько иначе: «Исполнить ввиду крайности требования англичан, но заявить, что в требованиях этих усматриваем недостаточность внимания к союзной державе в ее военных обстоятельствах… Без расчета на месте, без валюты (фунтов стерлингов) (ибо Лондон всемирный расчетный рынок) — заказов за границей не получим сюда, и фабрики станут (роспуск рабочих)». И чуть позже добавил: «Плачем, а даем»[226].

По воспоминаниям Барка, он все же с ведома царя встретился с британским послом Джорджем Бьюкененом и попытался убедить его в нецелесообразности отправки золота. Ведь даже при получении английскими властями страховых выплат в случае гибели груза это не компенсировало бы реальный ущерб, ибо «все значение посылки звонкого металла заключалось в том, чтобы наше золото пополнило фонд Английского банка, простое же возмещение бумажными деньгами его стоимости нисколько не улучшило бы положения металлического резерва банка»[227].

Однако больше всего Барк в беседе с Бьюкененом напирал на угрозу утечки сведений, поскольку невозможно доставить такое количество золота по железной дороге в Архангельск без огласки, а «германский шпионаж так хорошо был организован во всех странах, что существовала весьма серьезная опасность для транспорта с золотом». «В таком случае потопление судна с драгоценным грузом было неминуемо», — с пафосом закончил свою речь Барк[228].

Бьюкенен, как и положено профессиональному дипломату, «очень внимательно выслушал» и пообещал доложить, куда и кому следует. А через три дня привез Барку в министерство телеграфный ответ от «кого следует»: немедленно высылайте золото. Этим все героическое сопротивление министра и ограничилось, что, впрочем, было понятно заранее. Но, главное, эта встреча дала Барку возможность записать в воспоминаниях: «Таким образом, мною были исчерпаны все средства для изменения условий первого кредита, открывшегося нам британским правительством»[229]. Короче, умываю руки…

27 сентября 1914 г. Барк подписал распоряжение о высылке в Англию 8 млн ф. ст. в английской звонкой монете и слитках[230].

За всеми этими спорами и хлопотами как-то незамеченным в Петрограде прошло одно важное событие, которое в будущем окажет огромное влияние на все зарубежные операции России по финансированию закупок вооружения, боеприпасов и военных материалов за рубежом. В августе 1914 г. британцами было достигнуто соглашение с банком «Морган, Гринфелл и К°» (Messrs. Morgan, Grenfell & Co.) о представлении интересов Банка Англии в США. Выдвижение «Дж. П. Морган и К°» на роль монопольного банкира правительства Великобритании в операциях в США в дальнейшем фактически поставило и все сделки и со стороны России в этой стране под контроль указанного банка, за что американским банкирам полагалось «всего» 2 % комиссионных со стоимости заказов[231].

Разумеется, «Дж. П. Морган и К°» пришел к контролю над всеми финансовыми операциями России в США не одномоментно: «Морган знал, конечно, об игре в нейтралитет, которой правительство США сильно осложнило в те дни положение России на американском денежном рынке, и решил, воспользовавшись этим, набить цену»[232]. Для начала, действуя через консула США в Петрограде, он потребовал вывоза российского золота в Лондон, на крайний случай в Париж, где было бы легче обеспечить контроль над ним. Но, когда это сразу не прошло, стали искать иные пути достижения своей цели.

При этом банк «Дж. П. Морган и К°» настаивал, что подобные финансовые операции «не являются военными займами», а всего лишь представляют собой «кредитные операции в интересах поддержания международной торговли». Именно так сформулировал подход США в этом вопросе в октябре 1914 г. президент Вильсон. Он пояснил, что продажа облигаций Казначейства США правительствам воюющих стран — это не финансирование войны, а исключительно инструмент «стимулирования торговли»[233]. А раз так, то добро пожаловать, но только с денежками. А лежали они в Лондоне.

А что британцы? Велась ли в Англии подготовка к войне в финансовом отношении, предполагали ли в Лондоне, что придется оплачивать поставки из США? Безусловно, для этой цели был создан специальный фонд в американской золотой монете (в английских документах обычно употреблялось слово «eagles» — «орлы» — для обозначения монеты в долларах). В Банке Англии на сей случай имелся резерв в 71 205 унций золота в монете. Все расчеты и поставки физического золота велись через Банк Монреаля (Bank of Montreal), первоначально в Монреале, а затем в Оттаве. Банк Англии уже в 1914 г. приобрел на местном рынке 794 593 унции золота в слитках на сумму свыше 3 млн ф. ст. и 4 571 872 унции в американской звонкой монете. Примечательно, что в эти же сроки Банк Англии начал там же покупать японскую золотую монету, пусть пока и в ограниченных размерах: всего куплено немногим более 249 тыс. унций золота на сумму свыше 949 тыс. ф. ст. Запомним этот интересный для нас факт из истории Банка Англии[234].

Но в Петербурге оказались не столь предусмотрительны, и теперь за это пришлось расплачиваться. 29 сентября / 12 октября 1914 г. министр финансов П. Барк и директор Особенной кредитной канцелярии министерства Д. Никифоров