— Джер, ты меня удивляешь. — Она закинула руки за голову, пристально наблюдая за мной. — И заставляешь сомневаться в собственной привлекательности.

— Почему?! — Я тряхнул гривой своих волос и посмотрел на нее сквозь челку. — И чем? Я слишком одет?

— И это тоже. — Она потянулась, легонечко проведя босой ступней по моим штанам, старательно не касаясь моего напряжения. — И вообще мне кажется, что ты не настолько скучал, как говоришь.

— Леди желает убедиться? — Я склонился перед ней, закрывая своими волосами ей весь обзор и раздеваясь за этой ширмой, после чего распрямился, совершенно обнаженный, открыто демонстрируя свое твердокаменное вожделение, салютующее ее красоте.

— Леди желает прочувствовать, — Лесс подалась мне навстречу, почти касаясь губами моих губ, — всё.

— Да будет так, как желает моя госпожа, — ответил я, целуя ее.

И плавно опустился на кровать вместе с ней, позволяя обхватить себя руками, опираясь на руки — и одним сильным движением заполняя. Сливаясь. Становясь единым целым. С общим жаром, общей страстью… огромным количеством напряженной страсти, сосредоточенной в плавных и резких движениях, в судорожных ласках, изгибах тел и громких вздохах. Хочется растянуть этот момент на большую и непрекращающуюся вечность. И ведь знаешь, что это произойдет, когда ее вздохи перейдут в стоны, такие, что обрадуешься звукоизоляции кают. Когда сам не будешь в силах держать себя… И будешь двигаться на инстинктах, глядя в ее глаза и шепча слова любви. Просто чувствуя себя-ее. Маленькую вечность на двоих, увы, слишком маленькую, чтобы в ней можно спрятаться, но достаточную, чтобы хоть ненадолго забыть обо всем. Обо всем, кроме нее.

Все-таки мы смогли разъединиться — затем, чтобы лежать рядом, держась за руки, смотреть друг другу в глаза, говорить о глупостях, даря тепло и отдых… для того, чтобы постепенно начать все сначала.

Если вы не видите противника, то он все равно вас видит.

Следствие из первого закона подлости на поле боя

Эдгар Говард Брэм Стивен Дрейк

Я ненавижу Джерайна Тень. Я слишком многим обязан Джерайну Тени. Я люблю Джера как старшего брата… Если бы у меня на самом деле был такой брат.

Познакомились мы с ним… Я даже не могу вспомнить точную дату, зато слишком хорошо помню место. Это был один из тех балов-приемов, которыми славился Рэддет. Да-да, тех самых, безудержное веселье которых не смогли сломить ни чума, ни восстание, ни гибель Империи. Говорят, что последний бал закончился тем, что всем веселившимся отрубили головы, но даже после смерти танцоры не прекратили пляски. Так это или нет, я сказать не могу, к тому моменту я уже был далеко от тех краев. И за это я тоже обязан благодарить Джерайна…

Я — третий сын дворянина, на землях которого с трудом смогла бы прокормиться крестьянская семья. Ни денег, ни пахотной земли, ни скота, лишь старый донжон высоко в горах и маленький огород. Когда-то давно у нас был свой замок, и все эти горы были нашими. Но…

К моменту моего рождения это все осталось в далеком прошлом. Отец был достаточно глуп, чтобы сперва сэкономить на противозачаточном… а затем и на мне.

Поэтому, когда мне исполнилось семь лет, меня отдали на имперскую службу. Тот самый проект, который должен был влить свежую смазку во все ржавеющие винтики государственного аппарата: «Вы отдаете нам своего ребенка — и можете не беспокоиться о его будущем».

Говорят, что никто не сомневался в эффективности такой задумки, и, казалось, основные цели она достигла — вышколенные и отлично закодированные[6]молодые специалисты служили Империи душой и телом, но на самом деле это была агония государственного аппарата. Без внушений никто уже не хотел ничего защищать. Слишком сильно чувствовалось напряжение, висящее в воздухе, слишком сильно всем хотелось сграбастать под себя как можно больше до того, как все лопнет…

Все виды народов активно мечтали о том, чтобы отколоться, получить полную автономию, а то и оторвать себе кусок получше. У всех на глазах был пример сидхе, обосновавшихся на границе с Запретными землями так уверенно, что как-либо повлиять на них не было уже никакой возможности, даже если бы удалось успешно расконсервировать оружие Древних.

Пятнадцать лет обучения пролетели, прошли, пробежали мимо моей памяти. Думаю, что большую часть из тех знаний я потерял при своем «перерождении» — слишком сильно наше образование было завязано на психотехнике и на использовании подавляющих волю препаратов и магии контроля. Затем по распределению я попал в Рэддет, где и угодил на тот злосчастный бал.

Джерайн был местной достопримечательностью — как же, живой и здоровый д'эссайн, открывший свой оскал общественности! О д'эссайнах слухов и легенд ходило даже больше, чем о вампирах — малочисленный народ, пользовавшийся большими привилегиями и составлявший отдельное подразделение министерства науки. Известно было как то, что они не чураются каннибализма, так и то, что им был выделен небольшой участок земли, обладающий полной автономией от имперского контроля. Впрочем, там не было никаких ископаемых ресурсов, а границу этого участка хорошо охраняли как снаружи, так и изнутри. Всякий, кто пересекал разграничительную полосу без разрешения в любом направлении, подписывал себе смертный приговор.

Джерайн был в центре внимания, осыпаемый градом вопросов, порой уходивших за грани приличия. Но темноволосому хищнику, одетому в какой-то аляповатый растрепанный костюм, вышедший из моды еще во времена моего прадеда, расхлябанному, несмотря на стильные очки и глазастый браслет на руке, было совершенно наплевать на правила приличия.

Так, например, когда какая-то дамочка рискнула спросить его, приходилось ли ему есть людей, то он ответил: «Конечно. — Тут он выдержал театральную паузу. — Особенно я люблю „есть“ таких красавиц, как ты и твоя подружка, об очередности, думаю, вы и сами могли бы договориться». — После чего так на них посмотрел, что больше вопросов о диете не возникало, а дамочки принялись липнуть к нему с удвоенным энтузиазмом.

К чему я это рассказываю? Просто пытаюсь передать свое состояние, когда во время очередного танца поймал на себе пристальный изучающий взгляд д'эссайна. Пока танец не завершился, я судорожно пытался понять, что же в моем облике его так заинтересовало — не расстегнулась ли ширинка, или, может, я ненароком нарушил какое-нибудь местное табу?

Но когда танец завершился, Джерайн бесцеремонно протолкался сквозь окружавшую его толпу и подошел ко мне, после чего заключил в крепкие дружеские объятия. Я бы счел это дурацкой выходкой книжного червя, решившего самоутвердиться за мой счет, если бы д'эссайн не успел прошептать мне на ухо: «Запомни: не доверяй ничьим объятиям, иначе смерть». После этого он громогласно поприветствовал меня, посетовал на свою неловкость, вызванную долгой работой в лаборатории, и пригласил на чашечку кофе. До самого завершения бала я думал над его словами и предложением, но, увы, так ни на что и не решился.