— Пусть зайдет, — прошу я.

Я всматриваюсь в лица матери и сестры. Видно, как сильно они боялись меня потерять. Ведь меня так долго не было. Я проваливаюсь в сон. В том сне я лежу на каких-то досках. Болит спина, не встать и не повернуться.

Сегодня празднуем мое второе возвращение. Можно сказать, воскрешение. Лизка рассказала, что меня засыпало песком. Я почти полностью влез в тоннель; он рухнул. Только ботинки наружу торчали. Юрик испугался, стал кричать и махать руками. На мое счастье, мимо пруда ехали комбайны на поле. Комбайнеры быстро откопали меня лопатами, вернули к жизни искусственным дыханием.

— Юр, мама и бабушка велели не говорить тебе, но я скажу. Тсс, не выдавай только! Тебя вырыли совсем синим. И врач сказал, что если бы не быстрота рук наших ребят-комбайнеров — тебе бы пришел каюк. Бабушка ругала маму.

Я хотел вернуться домой в тот же день, как очнулся. Мне казалось, что меня снова оставят, как раньше. Но врач не отпустил. Родные приходили каждый день. В моей тумбочке уже не вмещались продукты. Я охотно делился ими с соседом по палате. Со старым дедушкой, которого никто не навещал. Я чувствовал в нем родственную душу. Когда-то я попал в больницу из детдома с фурункулёзом. К ребятам в палате всегда кто-нибудь приходил, а ко мне некому было заглянуть. И чужие мамы молча клали на мою тумбочку что-нибудь съестное.

Моя жена Ириска захотела посмотреть на «бункер» — это она так в шутку называет детский дом. Мы купили конфет ребятне, торт и цветы для Ольги Борисовны.

— Юрка! Рада видеть тебя. Взрослый совсем! — Ольга Борисовна встречает нас в коридоре.

— А вы вот не изменились совсем. — Я с легкостью отрываю ее от пола.

— Да ладно тебе, знаю, что постарела. Ну что ж, давай рассказывай. Минуточку… Сережа, возьми на столе чайник и налей в него воды, пожалуйста, — обратилась воспитательница к одному из проходивших мимо ребят. — Заходите в воспитательскую. Чаю попьем и поговорим.

В воспитательской ничегошеньки не поменялось. Даже мебель та же и так же расставлена, как пятнадцать лет назад. Вот только три компьютера здесь стоят новичками да самодельные детские открытки на столе новые, как и настенный календарь.

Беседуем. Вспоминаем ребят. Ольга Борисовна стала почти совсем как одуванчик, но седина ее не портит. Карие глаза, как и раньше, смотрят внимательно, в них усталость и боль. От нее я узнаю о судьбе наших: кто в люди вышел, кто вниз скатился, а кого уж и нет… Ольга Борисовна помнит всех.

Тихоня Антон оказался на зоне. Нелепая и глупая ошибка. Пустой разговор на пустыре. Диалог под хмельком. Два детдомовца. Антон ответил на грубость толчком, а парень не удержался на ногах, упал и ударился затылком о край бордюра. Приехавшая «Скорая» зафиксировала смерть. Непреднамеренное убийство. Было много шума в городе. Громкие заголовки в прессе: «Детдомовец погиб от руки детдомовца». На опытного адвоката денег не хватило. Прошение об уменьшении срока отклонили.

Лопух пропал без вести. После выхода из «дэдэ» он долго праздновал свободу в родительской квартире. Какие-то новые друзья. Я заметил, что многие из наших, выходя из детдома, теряли связь друг с другом намеренно, стремясь обзавестись новыми друзьями, как новой жизнью.

Я спрашиваю шепотом о Любе. Я боюсь услышать, что она скатилась на дно и с ней что-то случилось.

— Люба вышла замуж. Двое деток у нее. Про тебя тоже спрашивала. Они с Валей свою парикмахерскую на дому открыли. Мать ее заболела тяжело. Люба ее к себе забрала. Та вроде не пьет больше.

Ольга Борисовна выглядывает в окно, смотрит на воспитанников. Под окнами по-прежнему цветут клумбы.

— А как Григорий Афанасьевич?

Афоня был у нас мастером по ремонту обуви.

— Беда с Афоней приключилась. Дети не поделили его квартиру. Теперь уже с миром покоится наш Григорий Афанасьевич. Ты помнишь, Юр, как он дырки латал на обуви, все ворчал, что поздно ботинки к нему принесли? Хороший был человек.

Я ухожу играть с ребятами в футбол. Футбольное поле за эти годы не сильно изменилось. На воротах появилась сетка. По-прежнему крепкие корни вязов, клена и ясеня ловят за ноги футболистов. По соседству стоят лавочки, на них о чем-то оживленно болтают девчонки. Увидишь таких в толпе других и не признаешь в них детдомовских девчат. Это радует.

Ириска попросила разрешения пообщаться с детьми и сделать несколько фотографий. Среди многочисленных увлечений моей жены фотография занимает почетное место. Ире уже давно хотелось написать статью о детдомовцах, об Ольге Борисовне.

Рассказ жены

Юрка бегает с ребятами на маленьком футбольном поле. Мы видим через стекло, как он подходит к ним, о чем-то заводит разговор, жмет ребятам руки. Мальчишки рассматривают новый мяч, который он им принес. Настоящий футбольный мяч, хорошо накачанный. Мне приходит в голову мысль: «А кто им-то накачивает здесь мячи?» Мы с Ольгой Борисовной идем по коридору-«подлодке». Здесь все как в Юркиных воспоминаниях. Только теперь появились красивые обои, плазма, компьютеры, новая мягкая мебель. Про себя отмечаю, что в холле много мягких игрушек. Мягкие пушистые друзья детства выглядят здесь ненужными. Здесь вообще быстро взрослеют. На лестнице нарисована масляной краской серо-голубая ковровая дорожка, жалкое подобие настоящей. Почему такие учреждения называются детскими домами? Ведь они ни капли не похожи на настоящие человеческие дома? Мне интересно, изменились ли дети. Я задаю этот вопрос Ольге Борисовне.

— Особых изменений нет, — начинает обстоятельный ответ она. — Внимания им больше от общественности и государства стало, что правда, то правда. Но, скажем прямо, его все равно недостаточно: слишком много нерешенных проблем. А ребятишки такие же. Вот поездок стало больше: то в Москву на елку, то в санатории.

— А трудных детей меньше или больше?

— Трудных много, но и раньше было немало. Ведь еще вчера ребенок жил в привычном ему мире, а сегодня оказывается в этом, новом и зачастую совсем не дружелюбном, рядом с кучей чужих детей и взрослых. Привыкать тяжело. Тут нет своего уголка, даже крохотного, малюсенького, но своего. Раньше группы были, теперь семьи. Считается, что так правильнее, когда братья-сестры рядом, в одном помещении. Психологи приезжали, сказали, что так лучше укрепляются семейные узы.

— А вы что думаете по этому поводу? — интересуюсь я.

— Не вижу особой разницы. Дети всегда общались между собой, запретов на это никогда не было. Крепкие узы там, где мать с отцом заботливые, а у нас родители даже гостями бывают редко, сами понимаете почему.

— А детей стало меньше?