Джек не выпускает мою руку и смотрит не моргая.

– Я женюсь, Анна.

– Что?

Вижу, как дрогнули мышцы на лице. Он молчит, лишь едва заметно кивает.

Вырываю руку. Мне неожиданно становится холодно. Мой любимый свитер не помогает.

– Поздравляю, – говорю я, с трудом разжав губы, и поднимаю бокал. Рука дрожит, и я проливаю немного на стол. Беру салфетки и обхватываю бокал двумя руками. Все эти манипуляции помогают мне хоть чем-то себя занять, пока я справляюсь с эмоциями.

– Знаешь, я решил, что ты должна знать. Я ведь дал тебе миллион шансов все вернуть. – Джек вздыхает. – Господи, как все глупо. Знаешь, Холли классная. Она тебе понравится. – Он широко улыбается. – А самое главное, что я ее люблю.

Мне опять становится трудно дышать. Холли. Он любит ее.

– А мама? – спрашиваю я дрожащим голосом. – Она знает?

– Она знала, что мы встречаемся, но не представляла, до какой степени серьезно. Мы решили для начала сказать тебе. Она беременна. Холли, конечно, а не мама.

Увидев на лице Джека счастливую улыбку, я неожиданно начинаю рыдать.

– О, прости, – бормочу я сквозь слезы. – Отличная новость. Не понимаю, что со мной. – Джек протягивает мне салфетку, и я промокаю глаза. – Малыш. Как прекрасно!

Ничего прекрасного. Похоже, я совершила серьезную ошибку.

– Мне жаль, что у нас так все сложилось, Анна. Ты была такая… непреклонная. У тебя нет полутонов, только черное и белое. Ты слишком резка и категорична в своих оценках.

Я поднимаю на него глаза.

– Резка? Ты переспал со стажером.

Джек поднимает палец.

– Один раз, о чем потом пожалел. Но дело не в этом. Просто я не подхожу тебе, Анна.

Как мило с его стороны дать мне возможность сохранить лицо. Как же я его люблю.

– Конечно нет. – Я улыбаюсь во весь рот. – Эти слезы только для того, чтобы тебя порадовать. – Я смеюсь и всхлипываю, смеюсь и всхлипываю. – Откуда тебе знать, подходишь ты мне или нет? Как ты можешь судить? – Я закрываю лицо руками.

Джек гладит меня по плечу.

– Если бы ты любила, то никогда не позволила бы мне уйти. Я ведь сказал, любовь никогда не проходит.

Я смотрю во все глаза и думаю, прав ли он. Может, у меня просто такой характер, я не способна прощать, а возможно, и любить. Я думаю о маме.

– Внутри тебя стальной стержень, Анна. Ты не согласна сгибаться даже чуть-чуть. Полагаю, в большинстве случаев это идет тебе на пользу.

Я резко беру сумку.

– Мне пора.

– Подожди. – Джек достает несколько купюр и бросает на стол.

Иду к выходу и слышу за собой его шаги. Я почти бегу, минуя лифт, не в силах оставаться в таком небольшом замкнутом пространстве с человеком, который совсем недавно был мне почти мужем. Распахнув дверь, бегу вверх по бетонной лестнице. За спиной по-прежнему слышатся глухие удары шагов.

В коридоре Джек хватает меня за локоть.

– Анна, стой. – Он заставляет меня повернуться к нему. Взгляд его теплеет. – Он существует, Анна, человек-огонь, который растопит сталь. Но это не я, Анна. Я никогда не был таким человеком.

Я выжидаю сорок минут и только потом звоню Майклу. Я слишком расстроена, оттого голос мой слегка дрожит, а я не хочу, чтобы он неверно истолковал мое волнение. Мои слезы никак не связаны с моими чувствами к Джеку. К счастью, Майкл не вполне трезв и не понимает, в каком я состоянии.

– Как Эбби? – интересуюсь я.

– Отлично, – отвечает он будничным тоном, и я начинаю сомневаться, была ли девочка вообще больна. Джек прав. Я слишком резка в оценках.

Вкратце рассказываю Майклу о том, как прошло собеседование.

– Я одна из трех отобранных кандидатов. Похоже, я им понравилась, но все будет известно через несколько недель. Сам знаешь, как нескоро принимаются такие решения.

– Поздравляю. Похоже, ты победила. – Он зевает, и я представляю, как он смотрит сейчас на часы на прикроватной тумбочке. – Что-то еще произошло?

У меня такое ощущение, что я офицер, рапортующий о происшествиях за день перед начальством.

– Нет, по сути, это все.

Я не собираюсь рассказывать ему о Джеке. Да и говорить тут не о чем. Однако, поддавшись внезапному порыву, все же задаю вопрос:

– Я сложный человек, Майкл? Категоричный?

– Что?

– Я ведь могу измениться. Могу стать мягче, научиться прощать. Стать более открытой. Я действительно могу.

– Нет, милая. Ничего подобного. Ты самая лучшая.

Огромная гостиничная кровать кажется мне узкой. Тревожный сон полон образов Джека и его жены, Майкла и Эбби. Я ворочаюсь, стараясь выбросить из головы прошедшее собеседование и ложь о примирении с мамой.

Едва забрезжил рассвет, я вылезаю из пижамы и натягиваю спортивные лосины.

Я иду по дороге вдоль озера, засунув руки в карманы, и думаю о своем будущем. Что будет, если я действительно получу эту работу? Смогу ли я жить в этом городе? У меня нет здесь ни одной подруги, а теперь я потеряла и Джека.

Передо мной неспешно прогуливается привлекательная пара – женщина с каштановыми волосами и мужчина в плаще. На его плечах сидит очаровательный малыш. Что я готова отдать, чтобы поменяться с ними местами?

Я невольно начинаю думать о маме. Похоже, вся вселенная в заговоре против меня. Сначала Дороти уговаривает меня попросить прощения, потом это проклятое предложение о работе, которое заставляет меня чувствовать себя обязанной сделать первый шаг. И в довершение всего разговор с Джеком прошлым вечером и его высказывание о том, что настоящая любовь никогда не проходит. Неужели я незаслуженно строго отношусь к маме? Я выбрасываю эти мысли из головы прежде, чем успеваю прийти к какому-то выводу.

Старые мысли сменяют новые и новые. Вспоминаю мамину улыбку, с которой она смотрела на Боба, такую искреннюю и счастливую. Вспоминаю, как она каждое утро стояла у большого венецианского окна в нашей гостиной и ждала, когда появится его машина. Он тогда переделывал нашу кухню, и она, веселая, выходила ему навстречу с чашкой кофе. А в конце дня, когда Боб заканчивал работу, они пили холодный чай за домом, болтали и смеялись. Она слушала его с таким вниманием, будто его речь звучала для нее как музыка.

Она его любила. Несмотря на все ее недостатки, на то, какой она была матерью и другом, нельзя не признать, что Боба она любила всем сердцем.

Мне становится ясно, что тот плащ гнева, под которым я спряталась, похож на лоскутное одеяло, он соткан из страха и эмоций. Как страшно видеть, что твоя мать любит кого-то чужого мужчину. Тогда мне, ребенку, казалось, что ее чувства к Бобу означают отсутствие любви ко мне.