– Я не разбираюсь в искусстве!

– Я тебя научу.

Тереза надулась, понимая, что ведет себя как капризная девчонка. Смущенная, она не знала, что сказать. Ее, тридцатилетнюю итальянку, будет учить молоденькая американка, подружка человека, которым она искренне восхищается. Было бы глупо надеяться, что кто-то, тем более женщина едва ли не на десяток лет моложе, привнесет равновесие в жизнь, многие годы балансировавшую на грани нормальности.

– Может, у них тут найдется что-нибудь жуткое, кровавое? Чтобы я тоже могла приложить руку.

Эмили Дикон нахмурилась.

– Вряд ли. Венеция – не Рим. Здесь все… тоньше. Да, наверное, так. Но я постараюсь.

– Спасибо. Осчастливишь старушку. И…

Эмили рассмеялась, и, может быть, поэтому Тереза сказала то, что сказала, озвучила глупую мысль, которую следовало бы держать при себе, под замком.

– …когда вы двое обзаведетесь детишками, я стану для них Сумасшедшей Тетушкой. Буду заваливать их подарками. Нянчить. Что ты…

Она остановилась, снова кляня себя за длинный язык, и украдкой взглянула на Эмили, которая молча смотрела перед собой. Вид и впрямь был чудесный, даже с витающим в воздухе слабым запахом антисептика.

– Извини. Я сама не знаю, что несу. Сначала говорю, потом думаю. Просто…

Длинные, тонкие и молодые пальцы сжали ее руку. Американка повернула к ней бледное улыбающееся лицо. Тереза надеялась, что ошиблась, но в какой-то момент в уголке ясных голубых глаз блеснула влага.

– Не важно, – тихо, но твердо сказала Эмили.

Альдо Браччи оказался плотным угрюмым мужчиной лет пятидесяти с заметной лысиной и узкими глазками-бусинками. Офис его помещался на первом этаже семейной мастерской, примерно в километре от Изола дельи Арканджели, на узкой сумрачной улочке возле музея. Это был другой мир Мурано, скрытый от глаз посещающих остров туристов. От канала разбегались унылые, зловонные переулки, между высокими стенами которых тесно было даже двоим. В воздухе висел стойкий запах дыма и отработанного газа. Тут не находилось места искусственности и фальши, и сама литейная Браччи не претендовала на что-то большее. Здесь люди зарабатывали на жизнь, ежедневно исполняя один и тот же танец с расплавленным стеклом и рычащим огнем. Браччи в запыленном синем комбинезоне выглядел не лучше, а может быть, даже хуже других – измученный, познавший отчаяние человек с жадным блеском в глазах. Царивший в крохотной комнатушке хаос – повсюду валялись счета, квитанции и накладные – и скудный ассортимент товара лучше всяких слов говорили о состоянии дел. Здесь суетилась мелюзга, те, чье имя не встретишь в магазинчиках у лодочных остановок. Здесь жили те, кто сумел втиснуться в не занятый большими игроками уголок, те, кто надеялся найти крошки в щелях большого бизнеса.

Браччи устало оглядел вазу, только что вышедшую из мастерской и безуспешно пытавшуюся выдать себя за старинную, пробормотал непереводимое венецианское проклятие и, поднявшись из-за стола, поставил ее на полку с пометкой «второй сорт». Полицейские ждали, сидя на жестких неудобных стульях и с любопытством поглядывая по сторонам. Коста чувствовал себя немного нехорошо после трех чашек кофе подряд, выпитых в трех барах, куда они заглянули по пути к Альдо Браччи. Фальконе дал инструкции, и друзья исполняли их. Еще раньше они съели по тарелке пасты в неприметном ресторанчике. Как ни странно, заброшенная наугад сеть принесла кое-какой улов. Местные, по натуре люди неразговорчивые, преображались на глазах после первого же упоминания магического имени – Арканджело. Из реплик, обрывков сплетен, путаных рассказов постепенно складывалась картина не только семьи, но и самого Мурано, достоинства которого чужаки не успевали оценить за время короткой экскурсии.

– У вас и рабочие есть, – заметил Перони. – Не то что у покойного зятя.

Браччи холодно взглянул на непрошеных гостей.

– Люди хотят, чтобы им иногда платили. А вы не такие?

– Конечно, – ответил Коста. – Не против поговорить? Нам бы не хотелось докучать вам в день скорби.

Особой скорби они, правда, не заметили. Похоже, трагедия задела Браччи не больнее, чем Арканджело, хотя дверь мастерской и была закрыта, как извещал картонный плакатик: «По случаю траура». И лишь когда они, проявив настойчивость, все же вошли в офис, стало ясно, что работа продолжается, пусть и в тайне от любопытных соседей.

– День скорби, – проворчал Браччи. – Белла свою долю скорби уже получила. Утром. Поскорбим и еще, когда вы позволите нам похоронить ее. Хотя ей-то теперь уже все равно, так ведь? Нам тут не до церемоний. Да что говорить, вы же чужаки – все равно не поймете.

Полицейские переглянулись. Как с таким разговаривать, о «испрашивать? На убитого горем брата Альдо Браччи не походил. И особенно теплых чувств к сестре, похоже, не питал.

– Вы и Арканджело чужаками считаете? – поинтересовался Коста.

Браччи фыркнул.

– А вы сами как думаете? Вы ведь их видели?

Перони кивнул.

– Но они здесь уже давно. Лет пятьдесят или шестьдесят, наверное.

– С пятьдесят второго, – уточнил Браччи. – Старый хрен продал лодочную мастерскую в Кьодже и перебрался на тот чертов островок. Думал, что может показать нам, как надо работать.

– И что? Показал?

Браччи заерзал. Обтянутый кожей стул жалобно заскрипел.

– Поначалу у него кое-что получалось. Старик был другой породы, не то что его выводок. Анджело Арканджело держал их в кулаке, шагу без разрешения ступить не давал. Вот и выросли такие неумехи. Глупец! С другой стороны, делать деньги умел. Знал, как подкатиться к богатеньким иностранцам, что напеть. «Посмотрите-ка на это! Вот как работали триста лет назад! Жженые водоросли, галька с берега, деревянные чурки… Совершенство! Идеал! Подумайте, сколько это будет стоить через двадцать лет!» Или приглашал какого-нибудь так называемого художника, чтобы тот занимался дизайном, а потом выдавал за шедевр. Да вот только… – Он порылся в ящике стола и вытащил небольшую коробку, внутри которой что-то постукивало. – Мода меняется. И ты должен меняться с ней, а иначе в один прекрасный день поймешь, что в дверь уже не стучат.

Браччи перевернул коробку» и содержимое рассыпалось по столу. Это были пестро раскрашенные безделушки, персонажи мультфильмов: Дональд Дак. Микки Маус, Гомер Симпсон. Узнать их было нелегко. Мусор. Хлам. И Браччи понимал это.

– Я беру паренька из школы, и он за час лепит пятьдесят штук. Плачу ему четыре евро. Отдаю все за полсотни одному торговцу возле вокзала. Он сбывает по четыре-пять евро за штуку идиотам туристам, которым страсть как хочется привезти домой сувенир из настоящего муранского стекла. Так что и они свое получают. Тут не поспоришь. И как, по-вашему, Арканджело до этого опустятся?

– Нет, – решил Коста, – у них другой бизнес.

– Другой бизнес? Вот как? И что за бизнес такой? Объясни, умник. – Не дождавшись ответа, Браччи продолжил: – Тогда слушай меня. Они работают в музее. И печь у них в десять раз больше, чем нужно, У них нет современного оборудования, ничего такого, что экономило бы время или деньги. Пользуются старыми рецептами. Новых форм не признают. Им надо вчетверо больше времени, чтобы сделать то же, что в глазах всего мира ничем не отличается от того, что делают остальные. И что, думаете, они получают вчетверо больше? Как бы не так. И вдвое не получают. Иногда им приходится даже продавать дешевле, потому что у них несовременный дизайн. Кому надо старье? Да еще не самого лучшего качества, с изъянами, потому что оборудование отсталое и технология допотопная. Знаете, что будете их бизнесом? Ничего. Вылетят в трубу. Да мне бы и наплевать, если бы не Белла. Теперь ее нет, так что пусть выкручиваются как знают. Пусть продают все англичанину, пусть строят там парк развлечений или еще что. Кому какое дело?