Должно быть, я побагровел до цвета обивки стен в кабинете Арольда, но, не найдясь, что ответить, просто вылетел в коридор. В голове пульсировала кровь, заглушая собственные мысли, перед глазами плыли тёмные пятна. Не помню, как я добрался до палаты Лиз. Она спала. На прикроватной тумбочке стоял пустой стакан с остатками успокоительного порошка.

Сев рядом, я поцеловал её волосы.

– Я обязательно что-нибудь придумаю.

Тут мой взгляд упал на пол: возле кровати лежал платок Лиз с её вышитыми инициалами. Я подобрал его и ещё минуту сидел, не решаясь подняться. Что-то не давало мне покоя. Тот сон… или видение… Я смотрел на спящую Лиз и пытался понять, откуда взялась между нами такая тесная связь, которая заставляла меня видеть то же, что и она. Неужели я потерял рассудок от любви? И как мне теперь быть? Как разобраться во всём, если Арольд забрал у меня пациентку? Я уронил голову на ладони и сидел так до тех пор, пока не услышал шаркающие шаги за дверью. Заведующий – точно он. Я поднялся и пошёл на выход из палаты. Мы столкнулись с ним лицом к лицу.

– Вы? – процедил Арольд.

– Я зашёл, чтобы передать Лиз ваше решение о моём отстранении, но, как видите, она спит, – проговорил я и стиснул зубы до боли в челюсти.

– Мне и самому не сложно передать ей моё решение, – ответил он, будто припечатывая меня каждым словом к стенке. – Если я ещё раз увижу вас возле мисс Родрик, то можете навсегда забыть о работе в этой клинике.

Я почувствовал, как на моих скулах вздулись желваки.

– Доктор Арольд, мы оба хотим одного: чтобы Лиз поправилась. И я всего лишь…

Он не дал мне закончить.

– Идите, Ланнэ, вы уже натворили достаточно бед, – с этими словами он зашёл в палату, а меня так и оставил стоять у захлопнувшейся двери.

Я закрылся в своём кабинете и только тогда заметил, что до сих пор сжимаю в ладони платок Лиз. Я прижал его к губам и вдохнул её аромат. Вот и всё, что мне осталось. Было так паршиво на душе – не передать словами. Я плеснул себе виски, но после первого же глотка отставил стакан в сторону. Не хватало ещё, чтобы меня выгнали за пьянство. Нет, нужно непременно найти Шварц-Гауса. Выслушав мои доводы, он, конечно же, отменит решение Арольда. Мне нельзя упускать Лиз. Она решит, что я бросил её.

Мои пальцы суетливо набрали номер, который Шварц-Гаус оставил для того, чтобы я мог связаться с ним в случае необходимости. Ответил секретарь и сообщил, что доктор вчера покинул Прагу и направляется в Нью-Дели на консультации в каком-то там госпитале. Связаться с ним в течение последующих трёх месяцев будет довольно непросто. Он предложил мне написать письмо до востребования.

Назвать моё состояние отчаянным означало бы недооценить той бури, которая бушевала у меня в сердце. Чтобы отвлечься, весь остаток дня я посвятил другим пациентам, но мысли неуклонно возвращались к Лиз.

Ночью я долго не мог уснуть, сотни раз прокручивая в голове разговор с Арольдом и переубеждая его в скоропалительных выводах насчёт меня. Я решил, что утром непременно пойду к нему снова и буду настаивать на том, чтобы завершить разговор. Пусть он не вернёт Лиз, но хотя бы выслушает мои доводы о правильном, как мне тогда казалось, диагнозе. Я расскажу ему о её второй сущности, и он обязательно пересмотрит лечение. Да, именно так, всё уладится, ещё ничего не потеряно.

Сон сморил меня, когда за окном уже начали бледнеть краски ночи, а на вылинявшем небе проступили очертания гор. Мне опять приснился странный сон. Я снова видел Лиз. На её лице играла приветливая улыбка – свидетельство хорошего самочувствия. Я решил, что момент самый подходящий для того, чтобы признаться ей в любви. Почему нет? Я мог бы сделать это раньше.

– Лиз, я не перестаю думать о тебе, – сказал я и удивился тому, насколько просто, но одновременно ёмко прозвучали эти слова. – Мне жаль, что мы встретились в стенах лечебницы, но я благодарен судьбе за то, что она привела тебя ко мне… Пусть и в качестве пациентки, но ты обязательно поправишься, я сделаю для этого всё от меня зависящее, обещаю.

Лиз больше не улыбалась, и вдруг я опять увидел, что на меня смотрят чужие глаза, а сама она сидит на поросшем тростником берегу и болтает в воде босыми ногами.

– Кто ты? – спросил я, ужаснувшись.

– Я Аламеда, – ответила она (опять тот голос).

– Ты больше не существуешь, это Лиз поселила тебя в своём сознании.

– Ошибаешься, доктор, – сказала она, и мне стало не по себе от неудержимой решимости в её взгляде. – Я сама в нём поселилась и скоро получу его полностью. Я стану Лиз и отомщу за моего Роутега.

– Оставь её, из-за тебя ей с каждым днём всё хуже, – крикнул я, но даже во сне почувствовал, как дрожит мой голос.

– Так и должно быть, – с холодным безразличием сказала Аламеда, – значит, я на верном пути.

Меня разбудило жуткое ощущение реальности сна. Да что же это, чёрт возьми? Я встал и, несколько раз ополоснув лицо ледяной водой, раздвинул занавески на окнах. Снаружи по-прежнему белели вершины гор и шумел лес. Солнечный свет заполнил комнату, вернув мне связь с реальностью. Это надо же такому присниться. Я вошёл в гостиную, налил себе горячий кофе из оставленного горничной кофейника и вдруг вспомнил вчерашний разговор с Арольдом и последнее свидание со спящей Лиз. Отчаяние вновь забралось в подкорку. Ещё этот дурацкий сон… Нет, нужно взять себя в руки, отвлечься… Ланнэ, чёрт бы тебя побрал, врач ты, в конце концов, или псих?

Одну минуту, – вдруг спохватился я, – а кто такой Роутег? «Я стану Лиз и отомщу за моего Роутега», – вспомнились мне слова незнакомки из сна. Кто он? Если со мной говорила туземка Аламеда, то получается, что Роутег – тот самый погибший индеец? Но если это был всего лишь сон, плод моего воображения, как такое возможно? Откуда мне знать это имя? Чёрт-те что!

Тут я вспомнил, что собирался снова идти к Арольду. Да, последняя попытка. Может быть, мне удастся переубедить его. Я привёл себя в подобающий вид, выпил ещё одну чашку кофе, но перед самым выходом из квартиры застыл в дверях. Что я ему скажу? «Я вижу те же сны, что и Лиз, доктор Арольд, и даже говорю с её второй личностью. Так-то!» Он скорее поверит, что диссоциативное расстройство у меня, а не у неё… или сразу наградит диагнозом шизофрения. Тогда уж меня не просто отстранят, да ещё и смирительную рубашку наденут. Нет, с Арольдом лучше не связываться. Я сел в кресло, достал бумагу и чернила и написал письмо Шварц-Гаусу, пытаясь как можно убедительнее изложить в нём свой взгляд на болезнь Лиз и мой подход к лечению. О снах я всё же решил благоразумно умолчать.

– Что с тобой, Килайя?

Аламеда попыталась сосредоточить взгляд на говорящем. Лони? Почему он так уставился?

– Не называй меня Килайя, я же просила, – тут она почувствовала на лбу что-то мокрое и брезгливо скинула с себя – рядом упала связка влажного тростника. – Это ещё зачем?