одевать Михеля, познакомились; как человека южного, одели его максимально тепло и вышли из раздевалки хорошими приятелями. Михель Тайвахо оказался человеком спокойным, даже холодноватым, но охотно принимал помощь и советы, смущенно улыбаясь и думая что так надо. Скорее всего, ему еще дома объяснили, что русские липнут и фамильярничают и их надо немного потерпеть, что, в общем, истинная правда. Администратор доложила, что вездеход ждет. Венна осталась в зале, пообещав ждать, а Михель и стремительно трезвеющий Элеш прошли в ангар. Вездеход оказался огромной и страшной машиной, они даже не пригнули головы, входя внутрь.

— О, видно военная вещь?! — восхитился турист.

— Пф, ничего подобного, Михель! — отрицал Элеш, хоть и не был уверен. — Обычная штучка для туристов. Вы еще не видели наших военных вещей.

Экипаж состоял из двух второидов: один приветствовал их в салоне, указал где сесть и как застегивать ремни; другой сидел в кабине за рычагами. Закрылись, дали сигнал, ворота поднялись навстречу яркому белому простору, платформа перенесла их наружу, и через минуту вездеход уже мчался как ветер по проторенной снежной дороге. Элеша на секунду удивило, что вокруг ярко, но он вспомнил, что сейчас лето, а значит солнце, чем бы оно ни было, за горизонт не заходит. Ехали так плавно, будто плыли на лодочке по тихому утреннему пруду, но так быстро, что столбы с цифрами проносились мимо, не давая возможности себя рассмотреть. Михель прилип к окну и молчал, Элеш протрезвел окончательно и тоже молчал, завороженный поездкой. Потом, сбросив первое впечатление от бесконечного снежного простора и лихой езды, они понемногу разговорились.

— Откуда вы? — спросил Элеш.

— Я из Эквадора, — ответил Михель. — Там совсем по-другому, — он показал за окно.

— А я из Москвы. Знаете, я тоже Михель, то есть по-нашему Михаил. У меня два имени. Вообще-то, у нас это редко.

— Очень приятно! У меня их три. У нас всегда много имен. Михель Мария Бон Тайвахо, если полностью. Я знаю, у вас Мария женское имя, но в Америке по-другому.

— Вы первый раз на Севере?

— Да, и останусь навсегда.

— О, я думал вы турист. Вы похожи на ученого. Вроде богослова.

— Нет, господин Маслов. Я учился на микробиолога, но бросил и ушел работать. Всю жизнь управлял бизнесом нашей семьи. До прошлого месяца… — и Михель помрачнел.

Элеш не торопил.

— Я младший сын у моих родителей, — продолжал Михель, — братья кто военный, кто чиновник, семейное дело повисло на мне, когда родители ушли в Погружённый мир. Как вы называете Погружённый мир?

— Так и называем.

Михель что-то тихо сказал в микрофон и послушал в наушниках, Элешу это не перевели.

— У нас, если дословно, это называется Сонный мир.

— Но это не сон, — заметил Элеш.

— Да, просто в народе издавна закрепилось такое название. У нас богатая семья, поэтому родители погрузились на двадцать два года.

— Так долго? — удивился Элеш. — У вас это законно?

— Да, можно, но не всем доступно. Нужны связи.

— Связи? Разве не рейтинги?

— В давнее время пробовали систему рейтингов, но что-то не пошло. Это еще до моего рождения. У нас всё на личных связях.

— А народ не протестует из-за этого?

— Протестует, но у нас веками протесты по любому поводу. Обыденность. Смешно, но еще месяц назад я думал, что так живет весь мир. И вот я приехал в Россию и увидел, что можно просто жить и ничего не бояться. Не могу привыкнуть. Я сегодня на вокзале видел задержанных людей, политических активистов. Я смотрел и не верил глазам: как они выглядят, как разговаривают, как ведет себя полиция. Я всю жизнь думал, что это такая выдумка из сериалов, принимал за фантазию.

— Странно вас слушать, простите. Я даже не замечал, что у нас спокойно.

— Да, только снаружи видишь разницу в обычаях народов.

— Это и сподвигло вас переехать? — Элеш возвращал беседу в прежнее русло.

— Нет, да я пока не переехал. Просто знаю, что останусь здесь, дома я всё бросил. Отец и мать три месяца назад вышли из Погружения. Они отлучили меня от бизнеса, я сопротивлялся, но ничего не мог поделать. Предприятие продают целиком, а родители и братья дали мне отступных. Вся моя жизнь будто прожита зря… Простите, может вам скучно?

— Нет, напротив, — честно заверил Элеш.

Но Михель всё равно замолчал и долго смотрел в окно совершенно мертвым взглядом, будто едет уже две недели.

— Они вернулись такими счастливыми, — наконец продолжил он. — Отец и мать. Они с трудом узнали нас, мы совсем не могли разговаривать. Они не видели нас больше ста лет по их времени. По нашему закону на время погружения нельзя общаться с родственниками и распоряжаться имуществом, и вот родители стали мне совсем чужими людьми. Они жили сто лет молодыми и счастливыми, общались с другими погружёнными, работали когда хотели; их, оказывается, нанимал бразильский королевский двор, а мы даже не знали. Я каждую субботу ходил к их саркофагам, ни разу не пропустил. Я видел, как они лежат и улыбаются сквозь стекло. Я даже через их застывшую улыбку видел, как они счастливы. И вот они проснулись, вернулись совсем старые, меня еле узнали, а потом, можно сказать, прогнали. Мягко, с улыбкой, но прогнали.

И Михель снова надолго замолчал.

— Не грустите, — сказал ему Элеш, — сейчас вы на Большом Севере, здесь можно начать новую жизнь, возродиться. Здесь прекрасные люди, сюда едут со всего мира, особенно в Солертию. Если останетесь, тут у вас будет всё.

— Да, конечно, я понимаю. И останусь, обещаю вам. Спасибо! — поблагодарил Михель, улыбаясь.

Вездеход плавно, почти незаметно начал сбрасывать скорость.

— Мы подъезжаем? — спросил Михель.

— Вроде рано, — ответил Элеш, — сейчас, кажется, поворот на Маму. Тут, если прямо, то впереди Розовая гора, там часто протестуют, а к Железной Маме поворот на берег. Все мамы на берегу, — зачем-то уточнил Элеш.

Михель усмехнулся:

— Простите, мне немного смешно, что русские называют их мамами, — сказал он. — Вы как-то по-семейному относитесь. Не зря во всём мире говорят, что они ваши. Простите, если говорю обидно!

— Нет, что вы. Я лично горжусь и хочу верить, что это русские штуки. А как вы их называете?

— Божьи Пальцы, а бразильцы прямо говорят Русские Пальцы.

— Хм, разве Эквадор это не Бразилия? — спросил Элеш.

— Нет, мы севернее, и даже говорим на разных языках.

Вездеход сильно сбросил скорость, впереди появился огромный каменный указатель, они повернули перед ним направо, плавно набрали ход и помчались так же лихо и прямо, как раньше. Наконец они доехали до моря, где почти не было снега,