А Филипп, судя по всему, и рад, что его прогноз пока сбывается и папа не отвечает. Филипп, хоть внешне и весёлый, ужасный пессимист. Не зря же ему так нравится блюз.

Почему же он сам так и не написал папе, раз у него была его почта? Неужели он так его ненавидит? Или испугался, что не получит ответного письма, и решил не пытаться вовсе? Вполне возможно. Мне тоже было страшно писать одной. Но всё-таки лучше написать, чем жить в неведении.

На ужин у нас спагетти с соусом песто. Мама объясняет это тем, что отныне мы будем питаться правильно. А что попало есть не будем. И перечисляет: выпечку не будем, белый хлеб, белый рис и белую муку, конфеты и пирожные, сливочное масло, сосиски и колбасу. И солить не будем. И сахар в чай и кофе тоже не будем класть. И вообще будем есть больше фруктов и овощей.

Я смотрю на неё с сомнением – ну-ну, кроме здоровья, этому нет ну совершенно никаких причин! И это всего лишь совпадение, что Славка вчера притащил два мешка провизии из своего полезного магазина. И банку песто, кстати говоря.

Сперва меня смущает это зелёное месиво, которое мама щедро вмешивает в макароны.

– Я хотела просто с сыром.

– Ой, Жень, ну я уже положила! Давай попробуем, а потом будем ворчать.

Я недовольно усаживаюсь за стол. Это похоже на ужин болотного монстра. Зелёные спагетти мы обе пробуем с опаской. Но на вкус не так уж и плохо, особенно если хорошенько посыпать сыром. Я ожидала худшего. Но маме я, конечно, ничего этого не говорю.

Она и без меня нахваливает Славкин песто как сумасшедшая. И полезный он, и сытный, и ароматный, и по-всякому расчудесный!

– Соус как соус, – пожимаю плечами я, чтобы она немного утихомирилась со своим Славкой. Она и чёрствый хлеб с плесенью похвалит, если Славка скажет, что это из его суперполезного магазина.

Для мамы он теперь просто принц на белом коне. Наверное, потому, что не сбежал, как только меня увидел.

– Ну как твой день прошёл? – интересуется мама.

– Нормально, – отвечаю. – Ничего выдающегося.

– С Женей так и не помирились?

– Не-а.

– Ну а ты пойди ей навстречу, сделай первый шаг.

– Вот ты всегда заранее уверена, что во всём виновата я!

– Да дело же не в том, кто виноват, а в том, кто первым идёт мириться.

– Я ходила мириться, она не хочет, – бурчу я.

– Не хочет? Да быть такого не может! Вы же дружите с какого… с третьего класса! Конечно, ей обидно, что ты так много общаешься с Филиппом…

– Я буду общаться, с кем захочу. Даже если тебе это не нравится, – говорю я и откладываю вилку. – Ладно, я наелась.

– Но ты же почти ничего не съела!

– Спасибо, я наелась, – повторяю с нажимом.

Я уже готова встать и уйти, потому что сейчас она, конечно, заведёт разговор о Филиппе и о том, что мне нельзя с ним общаться, но мама смягчается и говорит:

– Ну Жень, давай не будем ссориться.

– Я с тобой не ссорюсь. Я просто наелась.

– Я полночи обо всём этом думала, – продолжает мама. – Я, конечно, не должна была читать дневник. Прости меня, пожалуйста, Жень! Мне ужасно стыдно, я себе места не нахожу. Но ты пойми: я очень испугалась. Подумала: вот случится что-нибудь… Ну мало ли! Ты ведь даже не представляешь, как я за тебя волнуюсь! И извини, что я разговаривала… ну на повышенных тонах. Мне правда очень обидно – я так стараюсь, мне так хочется, чтобы у тебя всё было, а они – чужие люди, и ты к ним так… – мама замолкает и качает головой.

– Ну вот опять! – говорю я и встаю.

– Женя!

– Мне надо уроки делать!

Нельзя нам с ней разговаривать, вообще нельзя! Тем более о папе и Филиппе. Представляю, что начнётся, если она узнает о письме, – скандал на девять баллов по шкале Рихтера.

Если Филипп на папу в обиде, то мама папу просто ненавидит, совершенно точно. Порой мне кажется, что из-за него она и меня немножко ненавидит. Во всяком случае, какую-то часть меня. Не знаю, как объяснить, но я это чувствую. Наверное, чем-то я всё-таки на него похожа. Вот Женька внешне очень похожа на своего отца, я ей завидую. Она может посмотреть на себя в зеркало и представить папу. А у меня как будто и отражения толком нет. Правда, Женька не очень-то рвётся походить на отца. Ей даже про Корею ничего не интересно. И фунчозу с морковкой она не любит. Кроме неё, я ни одного человека не знаю, который бы не любил корейскую морковку.

Маме непонятно, почему я не такая, как Женька, почему храню папину фотографию и мечтаю однажды увидеть его вживую. Он же меня бросил. Вот, дескать, Женька – молодец: как папаша к ней, так и она к нему. Почему ты так не можешь?

Но ведь и наш с Филиппом папа, и Женькин уехали не потому, что мы им не нравились.

Мы были тогда слишком маленькими, чтобы о нас судить. Они уехали, испугавшись, что не справятся. И мам наших они, судя по всему, не любили. Так я думаю. Но теперь мы выросли и можем, нет, должны сами решать, как к ним относиться, к нашим невидимым отцам. Я, например, уверена, что папе будет приятно получить наше письмо. А мама – странный человек, сама же говорит: «Пойди навстречу, сделай первый шаг», но отца никак не простит. Видимо, это всё пустые слова. Они подходят, чтобы учить меня, а вот чтобы самой им следовать – уже, стало быть, не годятся.

Проходит день, другой, третий, четвёртый, пятый, неделя. Ответа по-прежнему нет. Я уже окончательно надоела Филиппу своими сообщениями. Конечно, у него мама, школа, Анна-София Робб, гитара, баскетбол – ему некогда трястись над телефоном, как это делаю я. Он уже устал повторять мне одно и то же: «Как придёт, сразу отпишусь».

Он не любит обсуждать эту тему, сразу раздражается: «Что, других нет?» А ведь и правда – как будто нет. Я ни о чём другом не думаю. Всё застыло, замерло в ожидании этого письма. Оно должно прийти, обязательно должно. Не может всё это закончиться нелогично. Мы протянули руки, разве он их не пожмёт?

У меня даже кровь как будто перестаёт бежать по венам – руки и ноги всё время ледяные. Наверное, из-за того, что солнце ушло. Начинаются дожди, и мне кажется, что весна кончилась и нас откинуло назад в зиму.

Думаю, в глубине души Филипп радуется, что оказался прав. Похоже, он с трудом сдерживается, чтобы не сказать: «А я говорил! Я предупреждал! Плевать он на нас хотел!»

Из школы я прихожу, как выражается мама, «смурная». Мне всё видится таким противным и скучным, что я даже разговаривать ни с кем не хочу – язык не шевелится. Даже читать толком не получается. Я смотрю бездумно какие-то новости, картинки, видео, ни во что не вникаю. Читаю параграфы в учебнике, новые слова, но всё как сквозь решето.

Внимательно я слежу только за входящими сообщениями и постами сестричек Кентервиль. Вернее, одной сестрички. Вторая уже давно не у дел.