Поначалу свет показался ему ослепительным, но то ли глаза быстро привыкли к нему, то ли свет сам померк. Маннек вынес что-то из своего ящика — небольшой шар на длинном металлическом стержне, который воткнул острым концом в землю, и шар этот сиял голубоватым светом, ритмично испуская волны тепла. Маннек обошел шар — сахаил заметно укорачивался с каждым шагом — и медленно направился в его сторону. Только теперь, глядя на приближавшегося Маннека, на влажный блеск его оранжевых глаз, на шевеления его длинного носа, на беспокойно поворачивавшуюся из стороны в сторону голову на короткой шее, на сутулившиеся при ходьбе плечи, слыша его хриплое дыхание, — только теперь Рамон окончательно осознал тот факт, что он пленник этого чудища и что в этой глуши он целиком и полностью зависит от его милосердия.

Эта нехитрая мысль поразила Рамона с такой силой, что он почувствовал, как кровь отхлынула от лица, и пока он отчаянно, тщетно пытался отползти, укрыться от своего конвоира, сознание вновь стало ускользать от него, и он чувствовал, как проваливается во тьму.

Инопланетянин стоял над ним огромным изваянием, а может, чудовищным бобовым стеблем из сказки, и даже сквозь застилавшую глаза снежную пелену Рамон видел, как пылают оранжевыми солнцами его глаза. Это было последнее, что Рамон увидел, прежде чем снег окончательно заволок его зрение, завалил лицо и скрыл весь остальной мир.

Утро превратилось в сплошную боль. Он уснул на спине и рук не чувствовал совсем. Все тело болело так, словно его молотили дубинками. Инопланетянин снова стоял над ним… а может, он так и простоял всю ночь, жуткий, неутомимый, бессонный. Первым, что увидел Рамон поутру сквозь багровую пелену боли, было лицо инопланетянина: длинный, беспрестанно дергающийся черный нос с синими и оранжевыми отметинами, шевелящиеся на ветру перья, напомнившие усики какого-то огромного насекомого.

Я убью тебя, снова подумал Рамон. Особой злобы он не ощущал. Это была всего лишь спокойная констатация. Рано или поздно убью.

Маннек поднял Рамона на ноги и отпустил, но ноги отказывались повиноваться, и он тут же повалился обратно на землю. Маннек снова поднял его, и Рамон снова упал.

Когда Маннек потянулся поднять его в третий раз, Рамон не выдержал.

— Убей меня! — взвизгнул он. — Почему ты меня просто не убьешь? — Извиваясь как червяк, он отполз от руки Маннека. — Возьми да убей прямо сейчас!

Маннек остановился. Голова его склонилась набок, и он забавно, по-птичьи уставился на Рамона. Горящие оранжевые глаза, не моргая, буравили его взглядом.

— Мне нужно поесть, — продолжал Рамон уже более рассудительным тоном. — Мне нужна вода. Мне нужен отдых. Я не могу пользоваться ни руками, ни ногами, пока они связаны вот так. Я и стоять-то не могу, не то чтобы идти! — Он начал снова повышать тон, но ничего не мог с собой поделать. — Слушай, puto,[9]мне отлить надо, понимаешь? Я человек, не машина какая-нибудь! — Отчаянным усилием он ухитрился встать на колени и стоял так в грязи, покачиваясь. — Это что, тоже ойбр? А? Отлично! Вот и убей меня за это! Я так не могу!

Долгое мгновение человек и инопланетянин молча взирали друг на друга. Рамон, утомленный вспышкой гнева, жадно глотал воздух. Маннек внимательно смотрел на него, подергивая хоботом.

— Ты обладаешь ретехуу?

— Откуда мне, черт подери, знать? — прохрипел Рамон пересохшим горлом. — Что это, твою мать, такое? — Он как мог выпрямился и свирепо уставился на инопланетянина.

— Ты обладаешь ретехуу, — повторил инопланетянин, только на сей раз это прозвучало не вопросом, а утверждением. Он сделал быстрый шаг вперед, и Рамон дернулся, вдруг испугавшись того, что его мольбы о смерти сейчас и удовлетворят. Однако вместо этого Маннек освободил его.

Поначалу он совершенно не чувствовал ни рук, ни ног, словно вместо них торчали сухие деревяшки. Чувства возвращались постепенно, и не самые приятные: руки и ноги жгло как от мороза. Рамон стоически терпел боль, не издавая ни звука, но Маннек, должно быть, заметил и правильно интерпретировал внезапную бледность его кожи, поскольку наклонился и принялся массировать Рамону конечности. Рамон поежился от его прикосновений: снова припомнилась змеиная кожа, сухая, жесткая, теплая. Однако пальцы инопланетянина оказались неожиданно осторожными и ловкими; к затекшим мышцам постепенно возвращалась жизнь, и Рамон обнаружил, что физический контакт с инопланетянином вызывает у него меньше отвращения, чем он предполагал. В конце концов, это унимало боль — спасибо и на том.

— У твоих конечностей неэффективно расположенные сочленения, — заметил Маннек. — Мне бы такая поза не доставила неудобства. — Он завернул руки за спину, потом — под неестественным углом вперед, наглядно иллюстрируя свои слова. Закрыв глаза, Рамон почти мог бы поверить в то, что слушает обычного человека. Маннек говорил по-испански гораздо свободнее того инопланетянина в яме, да и голос его куда меньше напоминал машинную речь. Впрочем, открой Рамон после этого глаза — он снова увидел бы в нескольких дюймах от себя это жуткое неземное лицо, и его, возможно, снова стошнило бы, и уж в любом случае ему пришлось бы заново свыкаться с тем фактом, что он беседует с чудищем.

— Теперь вставай, — сказал Маннек. Он помог Рамону подняться и придерживал его, пока тот, морщась и хромая, прошелся полукругом по поляне, разминая ноги — со стороны это, должно быть, напоминало какой-то дикий ритуальный танец. В конце концов он смог-таки стоять без посторонней помощи, хотя ноги ныли и подкашивались от напряжения.

— Мы потеряли много времени, — произнес Маннек. — Все это время мы могли бы посвятить осуществлению нашего предназначения. — Рамону почти послышался вздох. — Мне не приходилось прежде исполнять подобных функций. Я не догадывался, что ты обладаешь ретехуу, поэтому не принимал в расчет этого фактора. Теперь нам придется из-за этого задерживаться.

До Рамона вдруг дошло, что такое это «ретехуу». Пожалуй, он больше удивился, чем разозлился.

— Ты что, не понял, что я разумен? Ты же видел, как я говорил с той белой тварью в яме!

— Мы присутствовали, но я не был еще интегрирован, — просто ответил Маннек. Больше он ничего объяснять не стал, и Рамону пришлось удовлетвориться этим. — Теперь, когда это произошло, я буду наблюдать за тобой внимательнее. Ты можешь демонстрировать ограничения человеческого течения. Чем больше информации мы получим, тем легче будет предсказать путь человека. — Маннек махнул рукой в сторону долины. — В последний раз его замечали здесь, — произнес он. Голос у него был низкий, гулкий. Рамону послышалось в нем нечто, похожее на сожаление. — Мы начнем здесь.

Рамон огляделся по сторонам. Ну да, совсем рядом виднелись свидетельства того, что кто-то здесь ночевал. Крошечный, едва способный вместить человека шалаш из связанных полосками коры веток. Обложенное камнями кострище с заостренной палкой, на конце которой наверняка что-то обжаривали. Тот, за кем послали в погоню Рамона, явно обладал навыками выживания с минимумом подручных средств. Что ж, тем лучше для него.