Отца продолжали обследовать. Присела в ожидании вердикта врача. Страх сменился стыдом и глубоким чувством вины за то, что моё воображение уже подкидывало варианты будущего без него. Жмурилась со всей силы, словно это могло помочь стереть с роговицы глаз картинку того, как всё может быть, если я останусь без еще одного родителя. Меня даже не удивит, если моего имени не будет в завещании, ведь он планировал отдать меня Лебедевым, зачем в таком случае мне наследство. 

 Доктор то заходил в палату, то выходил обратно, заставляя вздрагивать каждый раз и не позволяя пока зайти, чтобы проведать болеющего. В конце концов, должно быть собрав анамнез, он соизволил объяснить нам ситуацию. 

Слова кардиолога пугали меня набором медицинских терминов, которые раньше я слышала только смотря телевизор. Ключевая фраза «волновать пациента нельзя», произнесенная им множество раз, лишила меня всякой надежды на войну с отцом. 

Беречь и не расстраивать – без конца крутилось в голове. 

Вечером отца навестил Игорь, смотреть на которого не было ни сил, ни желания. Сам же родитель отказывался меня видеть, усугубляя мою вину в сто крат. 

Стоило Лебедеву покинуть палату, как он сразу направился ко мне, пригревшейся у батареи под окном. 

– Радуйся ещё, что я не рассказал Владиславу Николаевичу, что его дочка потаскуха, – подойдя вплотную ко мне, проговорил он мне в самое ухо, вызвав неприятные мурашки. Что же, значит, отец посчитал меня шлюхой, даже не зная всей правды. А после инцидента с Богданом вранье, брошенное Игорю, приняло иную форму.

– Чего тебе от меня надо, Игорь? – спрашиваю, стараясь не дёргаться от отвращения из-за его близости. 

– И где же твой трахаль? –  вместо ответа на мой вопрос он озирается, обводя рукой пространство вокруг. – Использовал тебя разок, и ты перестала его интересовать.

Выведенное им умозаключение так похоже на истину, что ранит больно и глубоко, попадая жалом в самую цель.

Я молчу, лишь с силой кусаю губу, ещё помня болезненное присутствие Богдана в моём теле. Отношение Скуратова ко мне, проявленное минувшей ночью, показало, что я в этой жизни ничего лучше Игоря и не заслуживаю. 

– Пусть ты и считаешь иначе, но я люблю тебя и прощаю за совершённую глупость, а ты будешь послушной девочкой и выйдешь за меня замуж, – произносит он нервно, точно действительно опасаясь, что я откажусь, но разве у меня сейчас есть выбор, когда отец по моей вине лежит в клинике с больным сердцем? 

Мне никогда не понять, как он может простить меня после того, что я ему сказала. И ведь, сжигая мосты, я сделала всё, чтобы обратно дороги не было. 

Проснулся утром от барабанной дроби, отбиваемой по металлической входной двери. По ту сторону стоял некогда мой друг, а сейчас уже чужой человек, с которым я не общался тысячу лет. 

– Что ты тут забыл, Рус? – спрашиваю, отворяя дверь. Изучаю его сонным взглядом, пытаясь понять, какого лешего его занесло ко мне домой. 

В мою непроспавшуюся физиономию тут же летит кулак товарища, и я едва успеваю увернуться, получая удар в скулу по касательной. По его неуверенному движению чувствуется, что он давно не боксировал, только поэтому я сейчас не вытираю кровь из носа. 

–   Отпусти! – требует он сквозь стиснутые зубы, после того как я зафиксировал его руку за спиной, прижав лицом к белой стене тамбура.

Отхожу от него на пару шагов.

– Так зачем ты припёрся? – в моём вопросе нет ни дружелюбия, ни былого расположения. Теперь мы с ним по разные стороны баррикад: он строит свою идеальную жизнь в своём идеальном мирке, а я разрушаю всё, что находится рядом.

Руслан смотрит на меня так, будто впервые видит и за нашими плечами нет пяти лет в университете, проведённых бок о бок. Мне известно, что он не понимает причину, по которой я отдалился, но правды ему лучше не знать. В его взгляде отвращение и сожаление одновременно, ведь, по его мнению, я загубил свою жизнь, бросив адвокатуру. Мне казалось, я уже успел заработать иммунитет, видя подобное в глазах старых знакомых, но всё же от близких людей это до сих причиняет боль.  

– Что ты сделал с Ульяной? 

Похоже, подружка Бэмби, имя которой я не сумел вспомнить, донесла на меня своему брательнику. Смотрю на него, размышляя, почему он так печётся о Бэмби и было ли у них что-то. Хотя теперь-то я точно знаю, что до меня с парнями она разве что целовалась. Но, к собственному удивлению, даже мысль об этом почему-то приносит огорчение.

Проходя в квартиру, пропускаю Руслана, доставая из куртки, висевшей в прихожей, пачку сигарет, и отворяю окно в кухне, испытывая острую потребность в никотине. 

– И какие у тебя варианты? – закуриваю, изучая потемневший, грязный снег на улице. 

– Бля, Богдан, я всегда знал, что ты редкостное мудачьё, но неужели у тебя закончились одноразовые тёлки, раз ты решил перейти на таких, как она? – втирает мне бывший друг истину, которую я и так знал, – по Бэмби слишком очевидно, что она неискушённая, неопытная девчонка, а я просто слишком сильно хотел попробовать её, что с лёгкостью убедил себя в обратном. – Я её с детства знаю, поверь, её жизнь никогда не была сахаром.

– И что же такого творилось в её жизни, что её нельзя трахать? – интересуюсь я, слыша, как мои слова кровоточат цинизмом. Лишь мне известно, что это защитная реакция на неприятное чувство, возникающее в сердце при виде интереса бывшего друга к девушке, которую ночью лишил девственности. 

Рус подходит, вытаскивая из моей пачки сигарету, и закуривает. Когда-то мы с ним обсуждали девчонок, которых собирались разок поиметь, и чистотой его помыслы никогда не отличались. Поэтому мне совершенно не понятны мотивы его заступничества. 

– Я её ещё ребенком знал. Ей было, кажется, лет одиннадцать или двенадцать, когда её мама взяла и вышла в окно, Милана говорила, что Уля как раз возвращалась домой из школы и практически видела, как тело матери разбилось об асфальт. Отец же после смерти матери устроил дочке дома форменное гестапо. Сама она Милане ничего не рассказывает, но этого и не требуется. Он почти никуда не пускает её, я вижу её разве что с этим недоделанным парнем. 

От услышанного про Бэмби меня начинает выворачивать наизнанку. Я так привык считать, что собственное существование отравлено ядом лжи и предательства, что даже не допускал мыслей о том, что кто-то ещё может страдать. Она совсем не производила впечатление загнанного в угол зверька. Но что я о ней, собственно, знал? Девочка в розовом пуховике с глазами лани, выбежавшей на шоссе, которую я должен был использовать в своих целях.

После того, как пообщался с Русом я решил, что мне во что бы то ни стало стоит поговорить с Бэмби и как минимум извиниться. Караулил её в машине, припаркованной у подъезда, рассчитывая, что она всё же когда-нибудь выберется из дома. Вместо Ульяны заметил выходящую из подъезда знакомую девушку. С ней, кажется, один или два раза был секс, скучный и такой же пресный, как и она сама.