— Сейчас! — Вит со всей мочи рванул кисти молодого мастера в стороны от ствола и тут же ощутил, как тело молодца внезапно обмякло и стало заваливаться на бок. Мельник направил парня в нужную сторону. — Давайте!

Мужики осторожно стали приспускать веревку, плавно опуская Цвета. Наконец сын кузнеца оказался на земле.

— Сынок, — покликал Щекарь, поглаживая абсолютно белесую шевелюру. Молодец не шевелился.

— Давайте-ка вернемся в деревню, — предложил Череда, настороженно поглядывая в сторону болот. — Кто ведает, что тут случилось и как далече это лихо гуляет.

Близнецы закивали, их испуганные лики стали еще более одинаковыми, ежели такое вообще мнилось возможным.

— А как быть с ними? — спросил Вит, очертив пальцем в воздухе мертвые изуродованные тела. — Неужто так и бросим, не посыпав землицей? Не дай-то боги, науськает болотная нечисть — они уже к ночи в деревню явятся.

Братья-кожевенники побледнели пуще прежнего: не то от отвращения перед захоронением разодранных останков, не то от страха перед ожившими мертвяками.

— Хоронить надобно, — одобрил староста. — Но, насколько мне ведомо, по их вере усопших не земле предают, а огню жалуют. Да, — почесал голову Череда, — еще надобно весточку в Рогачев послать. Но сперва Цвета в деревню доставим, а там поболе народу соберем и снова сюда вернемся — погребальный костер разложим. И давайте не будем мешкать: надобно все это до наступления ночи поспеть.

Мужики понимающе переглянулись, подхватили сына кузнеца под руки и заспешили к лошадям.

* * *

— Куда это ты так спешишь, почтенный Рафал? — окликнула седобородого лекаря Доморадовна. Врачеватель лишь на несколько шагов поспел удалиться от хаты старосты. Но, услыхав зов, остановился, слегка склонившись в знак приветствия. Женщина выглядывала из-за приоткрытой калитки, точно кого-то опасалась. Под мышкой она удерживала любимого петуха. Птица орала и дергалась, но морщинистая рука крепко сжимала самую значимую драгоценность в хозяйстве.

— Сыну старосты нездоровится, — уклончиво пояснил старец.

— А что с ним? — Глазки Доморадовны превратились в узкие щелочки.

— Пока толком сам не уразумею, — озабоченно пояснил Рафал.

— Надобно проведать молодца. Ведь Хохлатый лишь благодаря смекалке Алеся наконец за дело принялся! — гордо возвестила Доморадовна, с нежностью поглядев на своего петуха. Только вот птица такого проявления чувств хозяйки не разделяла, продолжая рваться на волю.

— Нет, не ходи! — громче, чем дозволено, воскликнул врачеватель.

— Это еще почему? — бабуся так и впилась в Рафала глазами. Хохлатый присмирел.

— Э-э-э, — замешкался старец, но уже уразумел, что сам себя выдал. И надобно ж было ему именно на Доморадовну наткнуться! Эта так просто не отстанет.

— А-а-а! — вдруг заорала баба. Пернатый стервец все ж таки принялся за старое — длинный клюв воткнулся в мягкую морщинистую плоть. — Твое счастье, что куры так добре несутся, а не то б я тебе башку прямо сейчас скрутила!

В сердцах она выкинула Хохлатого к себе в подворье. Петух, потерявший в вынужденном полете пару перьев, но не гордость, приземлился удачно. Выпрямился, кукарекнул и с важным видом удалился в курятник. — Вот же падла пернатая! — Доморадовна потерла ушибленное место, проводив петуха гневным взглядом.

— Покажи-ка, — дядька Рафал подошел ближе. Теперича ему уж точно деваться было некуда — покуда станет руку лечить, Доморадовна все из него выведает. Ну, поди оно и лучше. Чем скорее вся деревня о хворобе узнает, тем скорее осторожничать начнут, стало быть, хворь далече не расползется.

— Ничего. Тут всего-то подорожник приложить — и ранки как не бывало. У меня как раз он в суме имеется.

— Пройдем в хату, почтенный Рафал, — пригласила Доморадовна, мысленно потирая руки в предвкушении увлекательного рассказа. Старец, вздохнув, поплелся следом за вмиг оживившейся хозяйкой.

* * *

— На сбор! На сбор! — орали во всех концах села мальчишки-глашатаи, добровольно вызвавшиеся оповестить каждого жителя деревни.

Хотя о кровавой расправе, что постигла целый обоз на дороге у болот, мало кто не ведал. И все ж причесать в умах селян все, что случилось за последнее время, стоило. Люд тут жил хоть и мирный, а все ж на расправу бывал скор. Потому растолковать надобно. Да и, чем нечистик не шалит, авось кто чего видел иль слыхал.

Староста с самым невозмутимым видом ожидал, пока соберется вся деревня. Но чего ему стоило это спокойствие, ведали лишь боги. Он не памятовал, чтобы на веку его батьки и даже деда зараз случалось столько недоброго. Растерзанный обоз, захворавший невесть каким недугом сын… И хоть не желал он признаваться вслух, но про себя уже в который раз вертался к красивому лику Милавы.

Солнце сидело аккурат в самой середке небосклона, щедро даруя земле свои золотистые лучи. Те немногие селяне, что уже пришли на сбор, не без усмешек наблюдали за выкрутасами Гедки, сына вдовицы Домны. Долговязый босоногий паренек с нечесаной копной русых волос блаженно плескался в луже. Он с упоением размазывал черные комья по льняной рубахе и штанам. Люд только посмеивался, когда Гедка принялся объяснять, что это месиво вовсе не грязь, а самая что ни на есть целебная жижа. А после купальской ночи она и вовсе благословенной богами сделалась. Но лишь только Гедка стал окроплять «святыней» соседей, как беззлобный хохот сменился недовольством, а затем и негодованием. Кое-кто из мужиков успел схватить юродивого за вороток и даже занес кулак.

— А ну стой! — крикнул староста, вовремя подоспевший на выручку. — Оставь мальца в покое.

— Да ты погляди, Череда, что он с моей рубахой сотворил! — крупный палец с черной лентой под ногтем указал на два свежих пятна.

— Отпусти! — велел староста. — Твоя рубаха ненамного стала грязнее.

— Девять годков стукнуло, а голова пустая, что закрома у разгильдяя, — пробурчал побагровевший мужик под общий хохот и нехотя ослабил хватку. Юркий малец снова плюхнулся в лужу.

— Гедка, — куда мягче покликал паренька Череда. Взъерошенный, аки воробей, постреленок поднял на старосту глаза. Череда в который раз подивился их глубочайшей синеве. — Подь сюда!

Паренек послушно запрыгал к старосте на левой ноге.

— Ты зачем одежку мараешь — мамке лишних забот подкидываешь?

— Так я ведь теперича целый год хворать не стану! — радостно известил Гедка и с разбегу снова шлепнулся в грязь.

— Гедка! Вот ты где! Вылезай, негодник, — закричала подоспевшая Домна. Ее намитка слегка съехала набок, дозволив выбиться паре белесых прядей. Многие бабы на деревне ведали, что голова вдовицы уже давно, еще с похорон мужа, сплошь оделась в раннюю седину. То ли из-за внезапной кончины супруга, то ли из-за переживаний за сына.

— Мамка, а мне теперича никакие хворобы не страшны, я в благословенной луже искупался! — объявил счастливый малец.